чинов не покорялся: он довел себя даже до такого своевольства,что во время самого архиерейского служения вошел в собор, «кричал нелепо, и от народного возмущения и пребывания грешника в церкви Божией начался мятеж и едва не вызвал остановление службы Божией». Владыка велел ему «выступить в преддверие», т. е. указал ему место оглашенных. Это происходило в 1718 году и только в 1723 году тяжкая предсмертная болезнь вынудила Важенина обратиться к архиерею с прошением о помиловании и милостивом благословение. Последний распорядился удостовериться архангельским священникам в нелицемерном и бесподложном покаянии и допустить «яко немощна суща и при смерти» к исповеди и приобщению Св. Тайн. Мирволившее ему архангельское духовенство, знавшее и общественное его положение, дало самое благоприятное свидетельство; конечно, между ними и во главе стояло и то лицо, которое, за спиной Осипа, полемизировало со своим епархом. Важенин не только сподобился примирению с церковью, но и удостоился при многочисленных свидетелях, слышавших раскаяние, соборования маслом, так как приближался смертный час. 18 августа 1723 года он скончался. Варнава разрешил архангельскому протопопу проводить тело до Вавчуги и совершить погребение подле гробов родителей.

Род Важениных, как и всех архангельских, происходил из Великого Новгорода. Первым прибыл в Холмогоры еще в XVI веке прадед Осипова отца Андрея — Симеон. Сын его Федор был игуменом Архангельского монастыря и послан в Сибирь для обращения инородцев. Сын Федора, Кирилл, был дьяконом в Холмогорском Преображенском монастыре, обращенном в 1639 годув собор, и «за изрядство голоса» был взят в Москву в дом царского величества. Сын его Андрей был сначала холмогорским, а потом архангельским купцом. Женившись, он получил в приданое Вавчугу с лесопильной мельницей, которая и досталась сыновьям его, Осипу и Федору. Осип умер бездетным, но от Федора пошло потомство, из которого последним в роде Важениных был Никифор Степанович, скончавшийся в 1862 году, гостеприимством которого и воспользовался пишущий эти строки. Впрочем, как уже сказано, лесной и корабельный промысел Важениных прекратился еще до смерти этого последнего в почтенном и столь знаменитом роде.

Каменная церковь села Вавчуги была построена в 1737 году племянником Осипа — Денисом — и до 1848 года считалась родовой Важениных, а в том году отписана в епархиальное ведомство, как обыкновенная сельская.

Еще одни сутки виделись мне Холмогоры во всем своем безотрадном разрушении и ветхости — и виделись уже в последний раз. Я поехал в обратный путь на петербургский тракт. Дорога шла берегом Двины. Попадались людные и относительно богатые селения. Мелькали одна за другой почтовые станции, и они даже начинали напоминать о лучших местах, чем те, которые доставались на мою долю в течение целого года. И от них как-то отвык глаз и забылась их всегда однообразная, казенная обстановка со смотрителем в почтальонском сюртуке со светлыми пуговицами, с неизбежным записыванием подорожной в толстую книгу, с неизбежной жалобной книгой, припечатанной на шнурке огромной печатью к столу. Пошли, по обыкновению, мелькать по сторонам березки и на каждой версте пестрые казенные столбы с цифрой направо, с цифрой налево. И опять неизбежный станционный дом с печатными приказами в черных рамках за стеклом. Один приказ не велит брать лишнее число лошадей против того числа, какое прописано в подорожной; из другого видно, что на такой-то версте мост, на такой-то сухие ямы и овраги, на такой-то гать, которая в ненастное осеннее и весеннее время неудобна для проезда. Все, одним словом, так же, как и по всей длине почтовых дорог, искрестивших матушку-Россию вдоль и поперек на бесконечные верстовые цифры. Разница та, что дорога идет вдоль Двины, но река эта засыпана снегом. Здесь идут два тракта, и петербургский и московский вместе, до Сийского монастыря, где они разделяются: московский идет на село Емецкое, петербургский — на монастырь и следующую за ним станцию Сийскую.

Не доезжая до монастыря 60 с небольшим верст и в 30 верстах от Холмогор (между станциями Ракулой и Копачевской), на самом берегу реки Двины, в двух верстах от деревни Паниловской, видны до сих пор развалины Орлецкой крепости, как говорят (на мой проезд они были засыпаны глубоким снегом). Видны будто бы остатки каменной стены и вала, подле которого тянется глубокий овраг, служивший некогда рвом.

Крепость эта имеет свою историю. Вот что рассказывает об этом новгородский (первый) летописец под 1342 годом:

«Того же лета Лука Варфломеев (сын новгородского посадника), не послушав Новагорода и митрополича благословения и владычня скопив с собою холопов сбоев (удальцев бездомовных, большей частью боярских слуг) и пойде за Волок на Двину, и постави городок Орлец и скопив емьчан (прибрежных жителей реки Емцы — притока Двины), и всю землю Заволотскую по Двине вси погости на щит. В то же время сын его Онцифор отходил на Вагу (дальний приток Северной Двины); Лука же дву сту (слишком с 200 удальцев) выеха воевать и убиша его заволочане и прииде весть в Новгород: Лука убиен бысть. И возсташа черный люди на Ондрюшка, на Федора, на посадника на Данилова, а тако ркуши: яко те заслаша на Луку убити — и пограбиша их домы и села, а Федор и Ондрюшка побегоша к Копорью городок, и тамо сидеша зиму всю и до великого говения. И в то время прииде Онцифор и би челом Новугороду на Федора и на Ондрюшка: те заслыша моего отца убити. И владыка и Новгород послаша архимандрита Есипа, с бояры, в Копорью, по Федора и по Ондрюшка. И они приехаша и ркоша: не думали есмы на брата своего на Луку, что его убити, ни засылали на него — и Онцифор с Матфеем взвони вече у Святей Софии, а Федор и Ондрюшко другое съзвониша вече на Ярославле дворе. И посла Онцифор с Матфеем владыку на вече, и не дождавши владыки с того веча и удариша на Ярославль двор. И яша ту Матфеа Коску и сына его Игната всадиша в церковь, и Онцифор убеже с своими пособницы; то же бысть в утре, а по обеде доспеша весь град, ся сторона себе, и она себе. И владыка Васидий с наместником Борисом докончаша мир межи ими. И возвеличен бысть крест, а дьявол посрамлен бысть».

Во второй и последний раз мелькает в истории имя крепости Орлеца в 1398 году, когда Двинская земля покорилась царю московскому Василию III Дмитриевичу. Такими подробностями обставляет это событие новгородский летописец.

После Пасхи на весне новгородцы говорили своему владыке Иоанну:

— Не можем, господине отче, сего насилия терпети от своего