Отчёт затворника:

Я исчезаю. Стараюсь избегать всего. Иду по обратной тропе. Время своё трачу попусту. Хожу по восемь миль в день. Это ещё себя покажет, пока не знаю как. Во мне много пыли и гитар…

Николас Мэйсон

Тернистый прорыв:

Сингл «Arnold Layne» нарвался на запрет на пиратских радиостанциях Radio London и Radio Caroline, как и на ВВС, что действительно делало трудным его проталкивание, так как они были горсткой радиостанций, вещавших в то время. Запрет был вызван неясными упоминаниями в стихах, которые могли быть истолкованы, если очень постараться, как восхваление «сексуального извращения». Конечно, немного времени спустя, BBC совершенно – и с очаровательной наивностью – не смогла заметить ничего сексуального в стихах Лу Рида «Walk on the Wild Side». Сейчас это кажется абсурдным и на удивление старомодным – придавать стихам ультраопределённую сущность – но в то время ещё была большая чувствительность к цензуре. Лорд Чемберлен сохранял власть над лондонскими театрами до 1967 года. И даже в 1974-м мы ещё ожидали разрешения для фильмов, сопровождавших наши живые концерты от Британского бюро цензуры фильмов (включающее, как ни странно, предписание – не показывать лицензию цензора на экране перед фильмом, что могло скорее испортить эффект).

Пятый:

У Дэвида было немало проблем в связи с вступлением в уже существующую группу. Официально он был вторым гитаристом и дополнительным вокалистом. Но Сид смотрел на Дэвида как на чужака с птичьими правами, в то время как остальная группа видела в нём потенциальную замену Сиду.

События впоследствии протекали очень быстро. Была горстка концертов в начале 68-го, где мы пытались играть как группа из пяти человек. Что Сид испытывал от тех шоу, мы можем только догадываться: он, возможно, был полностью сбит с толку и разгневан тем, что его влияние неуклонно уменьшается. На сцене он вкладывал минимум усилий в своё исполнение. Этот недостаток вклада был, очевидно, его отказом принимать участие во всём этом фарсе. По мере того, как он удалялся всё дальше и дальше, это просто убеждало нас в том, что мы приняли правильное решение.

Самым ясным примером отношения Сида к ситуации была репетиция в школьном зале в Западном Лондоне, где он потратил пару часов на обучение нас новой песне, названной им «Have You Got It Yet?». Он постоянно менял аранжировку, и всякий раз, когда мы играли песню, звонкий припев «Нет, нет, нет» недвусмысленно указывал, что всё идёт не так… Таким образом Сид напоследок вдохновенно выплескивал свою ярость и своё разочарование.

Все разрешилось в один прекрасный февральский день, когда мы ехали в машине на концерт в Саутгемптон. По дороге к Сиду кто-то спросил: «Будем забирать Сида?». Ответом было: «Нет, к чёрту, не стоит!» Если вам этот диалог кажется равнодушным до жестокости, то вы не ошибаетесь. Но решение было таковым, и мы были весьма суровы. Выступление с Дэвидом, исполняющим все вокальные и гитарные партии, хорошо сработало. И показало, насколько мало Сид вкладывал в недавние концерты. Но при всём при этом, поразительно, насколько мы были самонадеянны, идя на такой шаг. Впрочем, когда аудитория не потребовала деньги обратно, стало ясно, что отсутствие Сида не является критическим. И в следующий раз мы его просто снова не взяли.

Со своим приходом Дэвид привнёс многое. Помогла его стабильность. Он был и гитаристом, и писал песни, и отлично пел. Вы знаете, я до сих пор удивлён, что мы почувствовали облегчение после ухода Сида. Мы могли делать, что хотели: играть музыку и наслаждаться жизнью. Так что Дэвид был спасителем в какой-то мере. Я не скажу ему это в лицо, потому что он тщеславен. Но он был идеальным решением.

Хотя мы легко (для удобства) забыли проинформировать менеджмент о нашем модифицированном составе и новых планах, Питер, Эндрю и Сид, естественно, вскоре узнали о том, что произошло. Дело должно было решиться. Так как до сих пор у нас было шестистороннее партнёрство, Роджер, Рик и я даже не составляли большинство, чтобы притязать на название группы. А при значимости Сида как основного автора песен, его притязание было, возможно, сильнее.

Удивительно, но случившееся не стало предметом разногласий. Поскольку партнёрство было создано как в высшей степени справедливое соглашение, то и расторжение его проходило цивилизованным образом. Встреча проходила с участием каждого, включая Сида, в доме Питера в начале марта. Питер говорит: «Мы сражались за то, чтобы удержать Сида. Я не знал Дэвида по-настоящему, хотя был в курсе, что он талантливый гитарист и очень хороший подражатель. Он мог играть гитарные партии Сида лучше, чем сам Сид». Однако Питер и Эндрю уступили. И после единственной случайной вспышки обвинений, партнёрство было расторгнуто.

По поводу проблем с «It Would Be So Nice»:

Мы были рок-н-ролльной группой, и, следовательно, очень хотели, чтобы наши пластинки становились номером один. Ты записываешь что-то, играешь, а тебе говорят «убери-ка кое-что отсюда» или тому подобное – и ты делаешь это… А потом, к примеру, сам звонишь в «Evening Standard» и говоришь: «А вы знаете, что на BBC отказываются крутить нашу песню, только потому, что там упоминается ваша газета?!».

Сюиты на пол-альбома:

Конструкции «Atom Heart Mother» и «Meddle» довольно схожи между собой. Существует много песен, имеющих флойдовский привкус, но также есть и очень опасные флойдовские клише. Во-первых, мы как бы зациклились на медленном четвертичном темпе. И, во-вторых, мы берём какую-либо мелодию или партию хора, или оркестра, или чего-то ещё и выжимаем из них всё, что можно. Один раз мы можем сыграть мелодию медленно и тихо, другой раз несколько жёстче, третий раз совсем тяжело, что, по-видимому, в какой-то степени, и произошло на двух последних пластинках. Но там, где имеются оркестр и хор, вариант чуть лучше, поскольку он хорошо аранжирован, вставлены прекрасные духовые инструменты и сыграны более сложные партии. На «Atom Heart Mother» много музыки, которая мне очень нравится. Особенно мне нравится хоровая часть.

А схожесть между конструкциями «Atom Heart Mother» и «Echoes» объясняется тем, что и та, и другая состоят из многих частей. Однако части эти настолько разные, что я не думаю, что нам пришлось «доить» «Atom Heart Mother», чтобы сделать «Echoes».

Немного о «кухне»:

Способ работы над очередным номером во многом зависит от ситуации. Нужно говорить о каждой песне отдельно. Например, Дэйв может прийти с песней, уже записанной у него дома. Там уже записана гитара, возможно, барабаны и вокал. В случае с «San Tropez» Роджер пришёл с абсолютно готовой песней. Её почти не нужно было аранжировать. Это был тот случай, когда нам оставалось просто выучить аккорды. В прочих же случаях ситуация довольно неопределённая. Мы можем иметь партию бас-гитары, размытую идею для припева, и больше ничего.

Студия для «Animals»:

Мы хотели создать оболочку, в которой любые акустические дефекты могли быть устранены впоследствии прокладками и мягкими материалами. Мы выкопали пол на первом этаже, и возвели всё сооружение, не выходя за пределы существующего здания. Конструкция студии опиралась на резиновые изолирующие подушки, покоящиеся на бетонных плитах. Это было необходимо, чтобы избежать судебных исков от соседей по поводу шума, а также защититься от грохота грузовиков и автобусов, катящих вниз по проходящей рядом Новой Северной Дороге. Как и большинство студий звукозаписи, мы получали больше жалоб на то, что уставшие и эмоциональные люди вываливаются из помещения поздно ночью, а не на шум, раздающийся из тщательно сооруженных казематов.

Мы также хотели спроектировать студию, которой любой из нас мог бы пользоваться самостоятельно, не прибегая к помощи опытного инженера или оператора магнитофона. Это означало спроектировать систему, которая была бы достаточно проста для того, чтобы посещающие её музыканты были в состоянии сами найти гнёзда для наушников, не посылая за помощником, чтобы тот указал соответствующее место. Получилось на удивление хорошо. Всё было ясно надписано и понятно даже непрофессионалу: на гнёздах для наушников было написано «наушники» вместо малопонятного обозначения, которое обычно используется в больших коммерческих студиях.

Наше решение не увлекаться чрезмерным использованием косметического декора придало месту аскетическую окраску. Это была наша естественная склонность. Домик смотрителя Песталоцци, который Роджер, Джон Корп и я проектировали, будучи студентами архитектурного, получился настолько мрачным и непривлекательным, что ни один нормальный человек не захотел бы в нём жить. Говорят, увидев «Britannia Row»