поддается раскинутым сетям и желает сопровождать своего молодого друга на луну. Ему дают сонных капель и переносят в сад Эрнеста, где устраивается ряд волшебных сцен: старику поют деревья, эхо говорит на разные голоса, пастушки танцуют с нимфами и т. д. Буонафеде в восторге и просит только, чтобы и дочерей его перенесли в очаровательный лунный мир. Желание его исполняется, а монарх луны, изображаемый слугою Эрнеста, приказывает Буонафеде обвенчать молодежь. Обман в заключение, конечно, раскрывается, но исправить его немыслимо, и Буонафеде остается покориться своей судьбе.

Такова эта незамысловатая пьеса. Некоторые положения в ней, впрочем, очень милы и забавны. Музыка оперы Паизиелло должна, вероятно, находиться в театральной библиотеке.

Артисты, исполнявшие оперу «На луне», были: Бальдассаре Маркетти (Буонафеде), Бернуччи (Клариса), Фермольи (Эклитико), Бен. Маркетти (Фламиния), Брокки (Эрнест) и Маццони (слуга). Хористы – из придворной капеллы. Танцовщики и танцовщицы – итальянцы. Балетмейстер Анджиолини, декораторы и машинист – Градицци, Бигарри и Домпьери – тоже итальянцы.

Вот что говорит Реймерс (автор известного труда о Петербурге на немецком языке) об основании Большого театра: «Ко времени восшествия на престол Екатерины в столице было два маленьких театра, но собственно оперного театра еще не было. Поэтому в 1784 году императрица приказала выстроить большой каменный театр; он был воздвигнут известным художником Тишбейном, под наблюдением генерала Бауера, на одной широкой площади, на правой стороне Николаевского канала, недалеко от Матросской церкви, но хотя величина его была довольно значительна, однако скоро он стал слишком мал для быстро возраставшего населения города. Внутренность театра, вмещавшего до 3000 человек, неоднократно переделывалась. Сначала царская ложа находилась на средине, как раз в уровень с эстрадой, так что для сидевших в ней всякая перспектива в декорациях исчезала, что было причиной частых оптических обманов. При Павле амфитеатр уничтожили и все очищенное место заняли под кресла и партер, а царскую ложу, которая до той поры находилась напротив эстрады, перенесли в первый ряд лож. В начале настоящего царствования театр снаружи был увеличен, а внутри переделан совершенно и превосходно разукрашен французским архитектором Томо[501]. В первом ряду лож, теперь значительно выдвинутых вперед, находится и царская ложа; по желанию монарха, вполне согласному с обычным благородством образа мыслей Александра, она ничем не отличается от прочих. Самая театральная зала, с тех пор как ее осветили аргантовыми лампами и украсили великолепной люстрой, представляет величественное сооружение, которое вполне соответствовало бы своему назначению, если бы не один важный ее недостаток: отсутствие резонанса; в ложах, расположенных напротив эстрады, голоса актеров едва слышны». Затем он описывает внешность театра и площадь. «В хороших актерах для национального театра чувствовался до сих пор решительный недостаток, – продолжает он. – Чтобы помочь этому, монархиня учредила в 1785 году в одном из зданий на левом берегу Невы, недалеко от императорского Летнего сада, императорское Театральное училище». Эта связь между учреждением Большого национального театра и Театральным училищем еще более говорит в пользу того, что Большой театр действительно основан в 1784 году. При Екатерине II учреждения возникали в известной системе, и недостаток актеров тотчас же должен был сказаться, и тотчас же учреждена и Театральная школа, наполнявшаяся преимущественно из воспитанников и воспитанниц Воспитательного дома.

Реймерс напечатал свою книгу спустя двадцать лет со дня открытия театра, следовательно, ошибки в таком важном факте, как основание Большого театра, не могло быть уже потому, что автор был современником этого события. Книга Реймерса не скороспелая компиляция, а серьезный труд. Другой очевидец этого же события, Георги, говорит в своей книге:

«Повелением Екатерины Второй построен оный в 1784 году под смотрением славного театрального живописца Тишбейна и под главным надзиранием г. генерал-поручика Бауера. Снаружи представляет оный громадное здание величественного вида. Над главным входом стоит изображение сидящей Минервы из каррарского мрамора с ее символами, а на щите надпись: Vigilando quiesco (покоясь, продолжаю бдение). Все здание определено для комедий, трагедий, опер, концертов и маскарадов. Поелику в комедии и трагедии требуется, чтоб можно было явственно слышать говоренное и различать черты лиц актеров, то и неудобно было сделать залу весьма великую. Для достижения же первого отверстие театра сделано столь велико, как обширность места позволяла. Императорская ложа находится в средине, против театра, в горизонте оного и так, что все перспективные линии в оной смыкаются, отчего разнообразные представления здесь наиболее пленяют. Под кровлей находятся четыре больших водохранилища с восьмью мехами и двумя насосами; сверх того, в этом здании 8 крылец и 16 выходов, которые все имеют взаимную связь между собою. Ради громовых ударов сделан при сем театре профессором Кольрейфом громовой отвод, где копье Минервы управляет молниею.

На прекрасной обстроенной площади около театра во время Святой недели бывают качели для увеселения черни, и стоят шесть беседок из дикого камня, коих предмет и построение равен с находящимися на Дворцовой площади. На последних зимою раскладывается огонь для кучеров, стоящих на улице во время съезда». Здесь же сменялись гвардейские караулы и во время торжественных празднеств давались народу жареные быки и били фонтаны с вином. В этих же беседках в дни тезоименитства императрицы производились поздравления музыкою и барабанным боем. Цены на места в Большом театре установлены были в следующем порядке: за ложу 1 яруса 12 рублей, за кресло сначала по 2 рубля, потом 2 рубля 50 копеек, вход в партер стоил рубль медью. Кресел всего в то время было три ряда; в кресла садились одни старики, первые сановники государства; офицеры гвардии и все порядочные люди помещались в партере, на скамьях. В ложах второго яруса нередко можно было видеть старых женщин, с чулком в руках, и купцов-стариков в атласных халатах, с семьей, по-домашнему. В эту эпоху спектакли начинались обычно в 5 часов и кончались не позднее десятого часа; цензура пьес была подведомственна с. – петербургскому обер-полицеймейстеру и совершалась очень немногосложно. В канцелярию полицеймейстера, куда собиралось множество всякого народа: кто с прошением, кто забранный на улице за пьянство или буйство, приходили и авторы с рукописями, просмотр которых совершался очень быстро, на ходу. Тут же обер-полицеймейстер прочитывал их и подписывал. Особенно отличался своею грубостью в конце царствования Екатерины и в начале царствования Павла полицеймейстер Чулков. Раз, осыпая насмешками известного в то время остряка-поэта А. Д. Копьева, автора комедии «Лебедянская ярмарка», пришедшего к нему по делу, он стал приставать к нему со словами: «Говорят, что ты пишешь стихи? Напиши же сейчас мне похвальную оду, вот перо и бумага». – «Хорошо», – отвечал Копьев, подошел к столу и написал:

Отец твой