гордыне своей, вы посчитали себя лучше нас, посчитали себя достойными и заслуживающими нашей земли, а нас — досадной помехой вашему владычеству, подлежащей безжалостному устранению, — он тяжело вздохнул, и продолжил, с печалью в голосе. — Знаешь, Кару, приди ты после Укайзо к Хуана не с огнем и мечом, а с дарами и извинениями, все могло бы быть по-другому. Мы, — он снова выделил это слово, — могли бы не отчуждать ваши колонии, не прекращать торговлю так нужной вам едой, могли бы даже остановить машины, порождающие рауатайские шторма. Но твоя глупость и гордость похоронили все это. Все, что ты принесла Рауатаю этой ненужной войной — позорное поражение ваших армии и флота, и неведомо сколько лет существования впроголодь на разрываемой бурями земле. Ты принесла своей родине лишь беды, — продолжил он жестким голосом, холодно глядя в глаза хазануи, из которых ушла злость, оставив за собой лишь все усиливающееся отчаяние. — Умри с позором.

Цзянь покинул белые ножны на какую-то долю секунды, со свистом распоров воздух серебристым росчерком, и голова хазануи Кару покатилась по доскам палубы, застыв в посмертной гримасе, полной безнадежной опустошенности.

***

Кьелл и Аруихи с учениками первые вступили на древние камни бухты Укайзо. Причиной тому была несдержанность бледного эльфа, при виде шпилей столицы ринувшегося вперед, по поверхности морских вод, и оставившего позади корабли флота. Принц и его ученики последовали его примеру, сорвавшись за ним в безумный бег по волнам. Невесомыми призраками проскользив по водам бухты, воители остановились лишь на камнях столицы, подойдя к встречающим их жителям. Впереди всех стояла королева, гордая и торжественная, в окружении стражников-матару. Ее голову венчала «орлиная корона», надеваемая правителями Хуана лишь в радостные и праздничные моменты, не менее роскошная, чем «змеиная», но с птичьими мотивами на ее золотой поверхности.

— Моя королева, — подошедший к Онеказе Кьелл широко улыбался. — Мы вернулись с победой.

— Победа! — трубный рев Аруихи, вскинувшего к небу сверкающий в лучах солнца клинок сабли, всколыхнул, казалось, все окружающее.

— Победа! Победа! Победа! — троекратно проорали его ученики, и острия их сабель поднялись вверх блистающим лесом. Встречающие армию жители радостно и нестройно подхватили их крик. Кьелл, встретившись с королевой взглядом, указал на воителей глазами, и состроил виноватую физиономию.

— Отныне и вовек, — спокойный голос Онеказы, зазвучавший, как только отгремели ликующие возгласы, был услышан всеми, — повелеваю безымянной доселе бухте Укайзо называться Бухтой Победы, в честь славных дел воинов Хуана, времен нынешних и минувших.

Глава 31. Рост

Укайзо, королевский дворец

Кьелл проснулся посреди ночи, без какой-либо видимой причины. Сон внезапно оставил его, исчезнув без следа, и бледный эльф поднялся с постели, выскользнув из объятий пробормотавшей что-то Онеказы. В отличие от королевской опочивальни дворца Каханга, эта спальня могла похвастаться огромным стрельчатым окном, застекленным при реставрации дворца чистейшим вайлианским стеклом. Луна и звезды ярко светили за окном, и Кьелл чуть приоткрыл его створки, впуская в комнату ночную свежесть.

«Я полон сил, и жажды действия,” озадаченно подумал он, «а на дворе — третий час утра, не больше. Что это со мной? Война, что ли, никак не уйдет из нервов?»

Он глубоко вдохнул соленую прохладу тропической ночи, задумчиво оглядывая темные воды каналов, тускло поблескивающие золоченые шпили и покатые крыши, и бликующие вдали воды свежеокрещенной Бухты Победы, и улыбнулся, с теплотой и пониманием.

«Нет. Война кончилась, и настало время мирного строительства, время созидания. Это оно меня зовет. Пора бы мне уже дать начало чему-то своему, новому и хорошему. Пусть Аруихи все еще учится, отчего бы мне не отыскать пару-тройку талантливых ребят, и не начать передавать им Меч Души, стили Сяояо, мои пальцевые техники, наконец? Сниму домик с просторным двором в центре города, повешу у входа роскошную вывеску, объявлю об открытии школы,” он весело хмыкнул. «Можно даже фейерверк и танец львов устроить. Одолжу у Аруихи четверку его ученичков, покажу им основные движения, все дела. Самому-то мне не по чину в львиную башку лезть, а тот же Хахона или Манааки, или даже мои новые протеже Никора с Таинуио, взвоют от восторга, ей-ей. Осталось только решить, северных львов использовать, или южных. Северные, конечно, классно выглядят, но наши тропики малость жарковаты для их шерсти и плотных костюмов на все тело. Или, может, и вовсе устроить парад с танцем дракона?» Он улыбнулся своим мыслям, странным, но неожиданно приятным. Все эти возможные заботы казались даже большим развлечением, чем вечеринки с друзьями.

— Возвращайся в постель, Кьелл, — раздался сонный голос Онеказы. Эльф обернулся к ней, и в который раз залюбовался красотой своей женщины. Серебряный свет Белавы, эорской большей луны, мягко и неярко озарял черты ее лица, придавая ему совершенно волшебный вид.

— Даже если тебе не спится, все равно возвращайся, — мурлыкнула она. Её взгляд, нежный и зовущий, нашёл глаза Кьелла, и женщина повела плечом, отчего скрывающая ее тело простыня чуть соскользнула вниз. Кьелл даже дыхание затаил от неприкрытой, во всех смыслах, эротичности этого жеста.

— Ты ошеломительно красива, любимая, — выдохнул он наконец, подходя к кровати. Онеказа приглашающе улыбнулась, подавшись ему навстречу, и Кьелл вновь забыл обо всем на свете, заключив ее в объятья.

***

Кьелл смотрел на уютный домик, окруженный просторным двором, который отделяла от улицы низкая ограда, с необычной смесью досады и удовольствия. Досада его проистекала из причины утреннего променада Кьелла по Укайзо — сегодня, позавтракав в компании Онеказы, он решил, не медля, двинуться на поиски подходящего местечка для своей школы. Дом, рядом с которым остановился гламфеллен, подходил идеально, но был уже занят. В занявших его и крылась причина мешающегося с досадой довольства. Его уже облюбовала школа, пусть не боевых искусств, а самая обычная — обучающая малышей знаниям, необходимым каждому разумному. Бледный эльф был рад видеть, что сумбурно изложенная им Онеказе идея не затерялась в бюрократических проволочках, а успешно воплотилась в жизнь.

На утоптанном песке двора школы расположились ее учащиеся — маленькие аумауа в возрасте, насколько мог судить Кьелл, от четырех до пяти лет. Их учительница, малорослая, худощавая, и желтокожая, старательно объясняла им науку письма Хуана, вырисовывая значки рун прямо в песке под ногами.

— Вот этой руной, дети, мы записываем краткий звук «о», как в названии нашей