я наскоро завернул «пасхалики», когда караимочка с мужем и сыном были у меня 3-го мая, а на другой день я принес ей духи, и в минуту все устроилось — по телефону с сестрой. 5-го Анна Семеновна выехала. Она мне и в другом поможет, что хотел через Лукиных. Идет дождь второй день. Посвежело. Сейчас — ко всенощной надо. — Как я рад, что получила яички! Сколько на них смотрел я! — в тебя смотрел. Как я люблю их ласковость шелковистую, радостность светлую, — очень они «изящны», уютны душе, глазам, — от них мне свет был, с вербочкой — особенно нежно, — все в нем празднично-весеннее, юное, чистое.

Третьего дня явились вдруг Алеша с Мариной! Завтра опять будут. Вырвались на десять дней. Ничего от них нового не узнал. О тебе не стал говорить. И не знаю, можно ли показать «обложку» твою, — горжусь ею. Я не смею сделать не по тебе. И остерегаюсь. Если сами начнут — отвечу, как Бог даст. Все _н_а_ш_е_ — только наше. Бережно несу, как Дары. Не поймут, _к_а_к_ _н_а_д_о. О родном только говорили мы. Марина надеется поехать на работу, на родину. Похудела. Меня нашла оживленным — полтора года не виделись мы. Парижу рада — все, говорит, есть. А я смеюсь — _в_с_е?! Ну, да… гребеночки, душки, пустяки. Бывший у меня в прошлом году от них, работавший у них, молодой человек — убит красными, когда вылавливали партизанов. Говорила больше Марина. Алеша, как обычно, помалкивал. Он — приятный, чуть мягковато-сладковатый, но _ч_т_о-то в нем не отмыкается. Думаю — душа у него хорошая. Марина мне понятней, хотя тоже «прикровенная», — и — чувствую — волевая, цельная. Все болеет. […][280]

Они оба — хорошая русская молодежь. Чувствуется резец И. А.

Господь с тобой, Ольгунка, — крещу тебя, целую. Без тебя, без _с_в_е_т_а_ твоего — что бы я был теперь?! — подумать страшно. Ангел-хранитель мой, светлая моя вера, будь же радостной, молись Пречистой. Она — самое лучезарное, самое высшее — до чего могла подняться вера и мысль человеческая. Твой Ваня. Лю-ба моя!..

[На полях: ] 22.V — пришла «Арина Родионовна», делает мне лепешки на полусметане (после кипячения масла впрок) из настоящей белой муки. На обед суп-лапша из баранины, творог цельный с молоком. Видишь — сыт я.

За всенощной виделся с доктором, кланяется тебе, птичка!

У меня — для тебя, Ольгушка, — 4 пакета «bonbons au miel»[281]! Скажи Сереже: он получит — о чем ему писал. Если бы достал для тебя гардению! Или — апельсинчик. Это моя мечта — завести себе, — и я достану. Это моя idée fixe[282].

Если бы вязиги тебе послать! Я берегу немного, для тебя. Она нужна тебе! Ешь фруктовое желе!

В Троицын День весь с тобой, в цветах, в молитве!

192

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

18. V.42

Ванюша милый мой!

Как одиноко-тоскливо мне без твоих писем. Целую неделю ничего от тебя! Здоров ли ты? Отдыхаешь ли, оттаиваешь ли от твоей «опустошенности»? Как это меня тревожит. Я знаю что это за состояние! Ванечка, все сделай для того, чтобы преодолеть в себе это. Мне горько сознавать, что м. б. я этому виной. Ты опять снился мне. Вернее голос твой… я тебя никогда не вижу, но или чувствую, или слышу. А сегодня было так странно во сне, и я так плакала. Проснулась в слезах… Плакала о чужих детках!.. Какая тяжелая жизнь, Ваня! Проснулась, — сердцу не очень важно, горю вся, думала жар. Нет… Разволновалась. Приняла валерьянки, и все прошло. Это верно немножечко устала — вчера гости у меня были. Очень было сердечно-мило. Это такие милые люди и чувствуется с ними родство какое-то, легко так. И «рыбинец» был, и т. к. у него велосипед сломался и не на чем ему было ехать (12 1/2 км), то заехал к своему тезке в Утрехте, тоже инженеру, попросил у того, а я скорее позвонила тому и просила устроить так, чтобы и сам приехал. Ну, и приехали оба. Так что еще одним гостем русским было больше, а нам радость. Пирог с луком и яйцами ели. Хвалили. Я тебя вспоминала и маме сказала: «еще бы одного гостя!..» И еще за завтраком был русский винегрет со всякой всячиной, маринадами домашними и т. п., и настоящий кофе (остатки) со сливками и булкой сладкой (сами пекли). Потом гуляли среди цветущих яблонь — роскошно цветут, будто кружевом бело-розовым покрылись… Потом чай пили с вареньем из черной смородины. Любишь? Я его специально для Ольгиного мужа берегла — тот его обожает. Разговоров было масса, болтовни, смеху. Музыку немного слушали. Я с Ольгой еще всюду ходила «по хозяйству»: телочку поить и т. д. Мужчины накурили так, что синё стало, во главе с Сережкой, — он массу курит. Ну, теперь пусть отучается!

Дивная была погода вчера. Гости наслаждались. Даже скотный двор горожан приводил в умиление.

Потом обед: суп из щавеля с яйцом и сметаной, отбивные котлеты с картофелем и спаржей, салат, огурцы свежие, крем сливочный с персиками. Пришлось бы тебе по вкусу? Ах, как бы я тебя угощала! Я достала еще лимонов — сделала лимонад. И скоро-скоро все уехали.

В 8 ч. никого уже не было — торопились на последний поезд. Сережа хотел снимок сделать, но, увы, нельзя достать пленок для аппарата. Мне это особенно жаль, т. к. я тебе бы себя послала, уже поправившуюся. Ты бы успокоился, какой я молодец. Я все время хочу есть… Вчера сосед мой отказывается, а мне прямо неловко, т. к. я против него вдвое ем.

Умоляла хоть за компанию съесть чего-нибудь.

И сегодня я все остаточки отыскала. И даже молоко пью, все, все ем. Это хорошо? Хороший признак? И погода дивная! Ах, Ваня, как прекрасен Божий свет! Представляю вот весну такую, буйность света, цвета, роста, сочность трав, птиц гомон и… во всем этом, там, у нас… Дари… Как чудесно!

Вчера пел соловей! Жидко, робко, будто поперхнулся, умолк, не «целовал», и трели не было рассыпчатой, не цокал, а только чуть-чуть, робко повздыхал, и то… так вдруг заныло сердце… Домой так захотелось!.. Как там все душисто было!

Вчера мы говорили-спорили, какой город лучше, где приятней купаться. Мне не нравится пляж Схевенинга, а «рыбинец» уверял, что «даже очень поэтично». А мама и спроси: «ну, а в Рыбинске как?» «О, там я на „Черемуху“ бегал — такой и нет второй…» Знаешь малюсенькую «Черемуху»-речонку? Лужа! Я тоже полоскалась в ней,