Шрифт:
Закладка:
– Нет, капитан, раньше понедельника своих гостей не ждите, слишком сложен для них этот вопрос. Вам же до этого времени делать в Лондоне нечего. Если вы хотите, чтобы кто-нибудь справлялся, нет ли для вас экстренных сообщений, то мой человек будет в городе и завтра, и в субботу. Соглашайтесь скорее, и я поведу вас гулять.
Капитан радостно взглянул на лорда Бенедикта и, смеясь, сказал:
– Когда хочется, соглашаться легко. Мне же так хочется иметь возможность высказать, какое чувство необычайного счастья испытываю я в вашем доме.
Точно я жил здесь в раннем детстве, а теперь вернулся взрослым, так волнует меня этот дом, лорд Бенедикт.
– Я рад, очень рад, капитан. Живите, как в родном доме. Вечером Алиса нам поиграет, и я уверен, вы еще больше полюбите нас.
Капитан вздрогнул и побледнел, вспомнив Анну, ее игру, Ананду, свое видение… Флорентиец взял его под руку и, пригласив всех желающих присоединиться к предобеденной прогулке, направился к выходу в парк. Генри, не спускавший глаз с капитана, чувствовал себя забытым и одиноким. Он вспомнил о матери, об их бедности, о том, что он мог бы предоставить ей хотя бы минимальный комфорт и красоту, которые она так любит. Но до сих пор он думал только о себе, ничего не достиг и ничего не дал матери.
– А вы разве не с нами, мистер Генри? – услышал он голос Алисы и увидел, что сидит один за столом, а возле него стоят Алиса с Амедеем.
– Боже мой, что сказал бы лорд Бенедикт о моей рассеянности! День еще не кончился, а я уже успел дважды проявить бестактность. Что же будет дальше?
– Дальше все будет прекрасно. Предложите мне руку и пойдем догонять друзей. По смеху Сандры мы сразу определим, где их искать.
– Я был бы счастлив, леди Алиса, исполнить ваше приказание, но не имею понятия, как ведут даму. Будьте милосердны, идите с лордом Амедеем, а я пристроюсь подле вас. А то я что-нибудь да натворю, уж пожалейте меня, пожалуйста, – молил Генри.
Со смехом взяв незадачливого кавалера под руку, Алиса вскоре заставила его забыть о своей застенчивости. Доброта девушки, ее приветливость, маленькая, воздушная фигурка – все наводило на мысль о поразительном сходстве с его красавицей-матерью, которую он, еще сравнительно недавно, помнил златокудрой. – Отчего вы так печальны, Генри?
– Я впервые понял, сколько совершил в жизни неверных поступков, а потому впадаю в грусть.
– Ну, Генри, если впадать в грусть, да еще начать раскаиваться, тогда не хватит времени побыть веселым. Забудьте ваши скорби, пока живете здесь.
Расскажите нам что-нибудь о понравившемся нам всем капитане. Вы его давно знаете?
– Я познакомился с ним в Константинополе у Ананды, – с трудом выговорил это имя Генри. Но тут же встретил взгляд Алисы, такой добрый и ласковый. И Алиса, с ее огромными синими глазами, была до того похожа на миссис Оберсвоуд, что у Генри стало легче на душе. Он перестал чувствовать себя одиноким и рассказал своим спутникам все, что знал о капитане, об Анне, о ее чудесной, волшебной игре и красоте.
– Сегодня вы будете играть нам. Я боюсь этого момента. И не один я его боюсь. Я видел, как вздрогнул Джеймс Ретедли, когда лорд Бенедикт упомянул о музыке. Уверен, что он так же страдал, когда играла Анна. Я-то рыдал, в моей душе клокотал ад, словно в моем сердце смешалось и боролось между собой все добро и зло мира. Правда, мне кажется, что нет на свете человека, могущего спокойно слушать игру Анны или Ананды. А уж оба вместе они разрывают сердце на части, заставляя вас понимать свое ничтожество и беспредельную красоту жизни.
– Вы меня не бойтесь. Я только любительница. Я еще ученица, а не настоящая пианистка. Это снисходительность лорда Бенедикта заставляет его слушать и хвалить меня.
– Да, – улыбаясь, вставил Амедей. – Если вы еще только ученица, то что же будет, когда станете артисткой?
– Трудно сказать, лорд Мильдрей, достигну ли я этого. Папа был пастор, а выше его, считаю, я певцов не слышала, если не считать лорда Бенедикта, в голосе и пении которого есть что-то особенное, чего я словами описать не могу.
Генри вспомнил голос Ананды, вспомнил, как бывало тот играл в Венгрии под аккомпанемент своего дяди, и у бедного юноши скатилась непрошеная слеза прямо на ручку Алисы.
– Генри, я видеть этого не могу, и еще больше не хочу, чтобы это видел лорд Бенедикт, – очень тихо, очень спокойно, но так повелительно сказала Алиса, что слезы юноши мгновенно высохли.
– Простите, – прошептал Генри, отирая слезу с ее руки. – Я болен и потому не владею собой.
– Вы страдаете, но ведь никто у вас не умер, ничего еще не потеряно. Мужайтесь, нельзя быть слабым в доме лорда Бенедикта… Он так велик, что тот, кто хочет быть подле него, должен найти в себе полное самообладание. Я слышу впереди голоса, мы догоняем общество. Будьте радостны, раз вы здесь. Верьте и поймите, что ничто не потеряно. Соберите же внимание и силы и покажите себя достойным того радушия, которое вам оказывает этот дом.
– Простите еще раз. Спасибо за поддержку. Вы так поразительно похожи на мою мать, что всякий, увидев вас вместе, принял бы вас за мать и дочь.
Голоса слышались все ближе, и совсем неожиданно для Генри они очутились перед лордом Бенедиктом, который держал под руку капитана и объяснял Тендлю сложное строение цветка.
– А ты, Алиса, сумела привести братца Генри в радужное состояние духа. Как это, волшебница, тебе удалось? Я, как ни старался, а выходил у меня только Рыцарь печального образа.
– Если бы у меня была такая сестрица, как леди Алиса, я бы, наверное, смог достигнуть чего-нибудь и меньше наделал бы бед, – принимая цветок от лорда Бенедикта и благодаря за него, сказал Генри.
– А разве у тебя не было близкого друга, который тебе мог бы помочь своей любовью?
– У меня есть мать, как вам, к моему удивлению, известно. Но я лишь недавно сумел оценить ее любовь и дружбу и вообще понял, чем меня одарила жизнь. И только перед вами могу признаться в одной из грубейших своих ошибок.
– Не тоскуй, друг. Все поправимо между матерью и сыном, если мать носит в своем сердце беззаветную любовь и ничего не требует за свой подвиг любви.
– О, лорд Бенедикт! Моя мать – святая. Только не с иконы, а хлопочущая в нашем бедном доме. Рядом с ней все
