83

Хишен чувствовал как в нём закипает злоба. Приправленная к тому же острой горечью досады на самого себя. Этот проклятый металлический оборотень или кто он там такой, по-настоящему напугал его. Пусть всего лишь на минуту или даже на мгновение, но напугал. Мивар с отвращением припомнил с какой поспешностью и чуть ли не угодливостью он рассказывал псу об Элен. И главное Кушаф и остальные это видели.

Хишен сжал кулаки. Ему казалось что он уже почти не чувствует никакой боли и это вызывало в нём приятную гордость за собственное могучее тело, тело которое выдержало жуткий удар некой колдовской твари, покрытой металлом. Многие ли на это способны? И он исполнился еще большей гордости, припомнив что совсем недавно его совсем не слабо изувечила сайтонская ведьма, а он не только уже оправился, но и уже способен выдерживать новые удары.

Он с глухой яростью поглядел на обрубок своей сабли. Затем некоторое время он смотрел на открытую дверь, за которой виднелась площадь, застывшие за ограждением гроанбуржцы и уж совсем вдалеке деревянные дома. Его сердце билось ровно и сильно. Что-то слишком много унижений для нескольких дней. А ведь после сайтонки он клялся себе, что больше ни за что не допустит подобного. И вот опять, да еще и на глазах этого балабола Кушафа. Мивар угрюмо поглядел на неподвижные тела своих солдат. «Лучше бы этот проклятый пёс убил бы их всех», подумал он. И снова ему стало очень не по себе при воспоминании о том как его люди без единого звука валились на пол от одного только взгляда металлического чудовища. Но он не позволил страху поднять голову. Плевать! Кем бы ни была эта железная тварь, он будет сражаться. И умоет топор если не кровью колдовского пса, то по крайней мере кровью его спутников. Кто-то из них обязательно должен умереть сегодня. Да, возможно он постарел и его знаменитый бешеный нрав поутих с годами и сейчас во внутреннем дворе Цитадели нет ни одной торчащей из земли головы, он всё равно такой же как раньше, тот самый Хишен, который в битве при Халиане отрубал агронцам руки и ноги и насаживал оставшиеся обрубки с головой на колья, отрезал агронцам носы, уши и губы, развешивал врагов на крюках, цепляя за ребра, ключицы и челюсти, вспарывал им животы и запускал туда крыс и, обезумев от запаха крови и сырого мяса, выл и голыми руками вырывал из тел сердца и печени и отрывал от них зубами куски. О да, он был ужасен тогда. Он не знал ни страха, ни надежды, ни сомнений. Он шел за еще более безумным и кровожадным дьяволом, бароном Глубой, в любую битву и сражался как загнанный в угол зверь. И пусть теперь он стал спокойнее и слегка размяк и обрюзг, но лишь самую малость, самую толику, а внутри он всё тот же, неумолимый и жестокий. Он вдруг испугался, что разбойники отпустят собаку и её спутников, дадут им уйти из города, оробев и растерявшись перед этим дьявольским металлическим отродьем. И Хишен, опираясь на стул, принялся подниматься с пола.

84

Кушаф с гулко бьющимся сердцем слетел с крыльца и, повернув направо, бросился к своим товарищам. Увидев знакомые лица и прежде всего темную, морщинистую, бородатую физиономию старого Ронберга, он почувствовал громадное облегчение. Пожилой бриод спокойно спросил:

— Ну?

Кушаф, полный смятения, эмоций, слов и предвкушений своих будущих заковыристых повествований под восторженные взгляды внимающих ему слушателей, сначала просто махнул рукой.

— Дай отдышаться, Старый. Там такое! — И он закатил глаза, показывая какое.

Но обычно добродушный и неторопливый Ронберг сейчас был не намерен тратить время на витиеватую болтовню своего молодого товарища и потому резко сказал ему:

— Говори кратко, Кушаф. Свой словесный понос потом будешь извергать.

Кушаф хотел было обидится, но видя, что пожилой воин настроен очень серьезно, быстро и взволновано проговорил:

— Опять, братцы, к нам чёрт какой-то пожаловал. В тот раз в виде бабы был, теперь в обличье пса. А может и не чёрт это, а сам диавол. Шкура из металла, глаза синим огнем пылают, а из пасти речь человеческая. И на кого взглянет по-особому, тот так замертво и падает.

Увидев посеревшие лица разбойников, кое-кто даже перекрестился, молодой бриод почувствовал удовольствие. Однако Ронберг нахмурился:

— Да говори ты толком, трагик херов. Что ты как базарная бабка кудахчешь! Голова жив или нет?

Кушаф насупился.

— Жив. Правда этот собачий дьявол хорошенько приложил его в грудь. И саблю ему откусил. А трое наших уже у черных вод Ахерона, ищут по пустым карманам чем бы заплатить Перевозчику.

Пожилой бриод недовольно поглядел на Кушафа и, отодвинув его в сторону, собрался идти к крыльцу. Но в этот момент из Цитадели вышел лоя. А за ним и металлический пёс. Хотя до крыльца было метров 10–12, разбойники в ужасе подались назад. Кушаф заметно побледнел. После собаки появилась кирмианка. Все трое, ни на кого не глядя, сошли с крыльца и зашагали вперед. Ронберг еще немного помедлил и затем потихоньку приблизился к входу и, взбежав по ступеням, вошел в Цитадель.

Внутри, оглядевшись, он первым делом поспешил к мивару. Но последний уже поднимался с пола и, махнув рукой, прокряхтел:

— В порядке я, Старый. Что там с бродягами?

Ронберг опустился возле одного из лежавших разбойников. Пожилой бриод быстро определил что тот жив. Однако привести в чувство то ли спящего, то ли оглушенного человека у него не получилось. Упершись в пол, он наклонился и внимательно вгляделся в лицо «поверженного взглядом диавола». Он даже понюхал его губы. Выпрямившись, он озадаченно поглядел на лежавшего. «Что же случилось?», спросил себя Ронберг. Ему было крайне любопытно. При этом никакого страха ни перед этим металлическим чудищем, ни перед всей этой ситуацией в целом он практически не испытывал. Он считал, что все свои страхи он давно уже пережил. Слишком уж много неприятного и болезненного довелось ему увидеть и испытать на своем веку. И теперь, на закате жизни, его мало уже что по-настоящему могло взволновать или встревожить. Вот разве что такие загадки и непонятности окружающего мира всё также как в детстве будоражили и цепляли его. Он был не слишком суеверным человеком и слабо верил во всякую чертовщину и магию, привыкнув гораздо более полагаться на свой жизненный опыт и здравый смысл.

Он принялся тщательно исследовать кожные покровы, те что были на виду. Довольно