пробежавший мимо патрульный сказал стражнику, что они наконец-то нашли преступника. Стражник отвлекся, и я проскользнула в ворота, чтобы найти тебя. И увидела накрытые циновками трупы. Не надо было этого делать, но я приподняла циновку и… — Ее лицо стало прямо-таки белым, таким же бледным, как и утром. Теперь я поняла, почему она выглядела такой испуганной. — Убийца тех женщин… он где-то рядом, и если он узнает, что мы его ищем… то под соломенными циновками окажемся мы.

— Чиын-а. — Я пыталась поймать ее взгляд, но она избегала смотреть мне в глаза. — Именно поэтому я намереваюсь действовать втайне. Никто не должен ничего знать. Мы можем…

Она помотала головой:

— Говорю же, не хочу иметь хоть какое отношение к этому делу. И мне очень жаль, если я тебя расстроила.

Я смотрела на подругу — мою единственную подругу. На ее круглое лицо и изящный подбородок, на яркие глаза и постоянно улыбающиеся губы. Мы все всегда делали вместе. Но я напомнила себе еще раз, что предстоящее расследование не игра. Даже если мы будем очень и очень осторожны, никто не сможет гарантировать нам безопасность.

— Я не расстроена. Вовсе нет. — Я взяла ее ладонь в свою, пальцы у нее были ледяными, и я тут же пожалела о том, что вообще заговорила с ней о расследовании. — Я не буду настаивать. Обещаю.

— Спасибо, — прошептала она, а затем, поймав наконец мой взгляд, сказала: — Но я все же поговорю с братом. И передам ему от тебя весточку. Он говорил, что сегодня, попозже, собирается к горе Пугак, чтобы пообщаться с еще какими-то родственниками Минджи — они живут в тех местах.

«Четвертая пропавшая медсестра», — подумала я.

— Давай передам, чтобы он встретился с тобой там?

Я кивнула, не выпуская ее руки.

— Притворись, что известие от меня не имеет никакого отношения к расследованию.

— Я просто сделаю вид, что я… — Она помолчала и перевела взгляд на книгу у нее в руке. Это была «История Чхунхян» — повесть о любви низкорожденной дочери кисэн и молодого человека знатного происхождения. Ее губы тронула слабая улыбка. — Что я вообразила, будто у вас романтическое свидание. Скажу ему, пусть наденет самый подходящий для такого случая халат, чтобы как можно лучше смотрелся при свете луны.

Мое лицо снова запылало, шею и грудь охватил жар. Но я была рада видеть улыбку Чиын.

— Тогда встретимся с ним под луной. Скажем, у павильона Сегомджон.

— Павильон Сегомджон, — прошептала она, и в ее глазах снова вспыхнул свет. — Я так ему и скажу.

— Нет, я же прошу…

Чиын отложила книгу в сторону и отошла от меня; и я поняла, что умудрилась внушить довольно странную мысль девушке, тратившей все заработанные деньги на романтическую литературу.

— Я пошутила, — договорила я, кинувшись вслед за ней.

* * *

Я перешла по маленькому мосту через ручей Хонджевончхон, в котором массивных плоских камней было больше, чем воды, и тут же увидела Сегомджон — крытый черной черепицей павильон у горы Пугак. Здесь имели обыкновение отдыхать и мыть в ручье мечи воины, а свидетелями свиданий приходивших сюда влюбленных становились лишь гора и лягушки. Несуразное место для встречи с молодым инспектором, а я терпеть не могла несуразности. Но Чиын передала ему мою просьбу, и он согласился встретиться здесь со мной незадолго до наступления сумерек.

Я тяжело вздохнула. Что сделано, то сделано. Не имело смысла беспокоиться о том, что я была не в силах изменить.

Очутившись на террасе, я откинула голову назад. Меня окружали коричневые колонны, поддерживающие выкрашенные в нефритово-зеленый цвет и искусно разукрашенные изысканные карнизы. Дул легкий ветерок, и я глубоко вдохнула запах десяти тысяч деревьев.

Не было ничего удивительного в том, что павильон Сегомджон часто упоминался в разного рода литературных произведениях, особенно в поэзии. Он располагался у поросшей лесом горы, рядом с ручьем, поблескивающим в свете заходящего солнца, и внушал уверенность в том, что в нашем королевстве все в порядке. У нас нет голода. Нет ужаса и боли. Есть лишь вода, земля и деревья.

Это легкое, не тяжелее птичьего пера, чувство я испытывала всего одно мгновение.

Прислонившись к низкому дощатому забору, я прокручивала в голове одну и ту же мысль: все было не хорошо и правда казалась недосягаемой. По пути сюда я забежала в Хёминсо поговорить с медсестрой Огсун, выяснить, не слышала ли она чего-то нового. Она покачала головой и сказала, что расспрашивала всех, кого только было можно, но никто не знает, куда медсестра Чонсу ходила ночью незадолго до резни в Хёминсо.

Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что не замечала, как шло время, пока не услышала стук копыт вдали. Я обернулась. Солнце уже наполовину село, украсив золотым сиянием безоблачное небо и припорошенную снегом землю. В приближающемся всаднике я узнала Оджина.

Я похолодела от страха, но поспешила прогнать это чувство, выпрямила спину и сложила руки на груди. Я приняла решение и не собиралась менять его.

Я сделаю все, чтобы помочь медсестре Чонсу.

Оджин спрыгнул с лошади, привязал ее к перилам моста и перешел на мою сторону ручья. Он принес с собой запахи тумана, сосны и чуть ощутимый запах пота — создавалось впечатление, будто он очень спешил сюда. Одет он был в полицейскую форму, и мне казалось, я вижу перед собой молодого командира Сона в черной шляпе с бусинами. Рукава синего шелкового халата Оджина были расшиты серебром. На поясе висел внушительного вида меч.

Смутившись, я опустила глаза.

— Прошу прощения за то, что заставила вас проделать неблизкий путь к этому павильону, наыри.

Я ждала, что тут последует короткий неловкий разговор ни о чем или даже язвительный комментарий по поводу места нашей встречи. Но он просто сказал:

— Ты приняла решение?

— Не знаю, хватит ли у меня смелости попросить…

— Ты смелая, так что будь смелой и со мной, — ответил он, и голос его прозвучал столь твердо, что я удивилась. — В обходительности нет нужды.

Я обдумала его слова и пробормотала:

— Полагаю, ни в самом убийстве, ни в том, что имеет к нему отношение, нет ни капли обходительности.

— Это точно, — улыбнулся он.

Ободренная им, я чуть подняла глаза.

— Тогда расскажите мне, наыри, все, что вам известно об этом деле, а я расскажу вам все, что знаю я.

Он прислонился к забору, достал небольшую записную книжку и открыл ее.

— Мы опросили всех свидетелей, что оказались рядом с Хёминсо той ночью.

Я провела пальцем по воротнику своей формы,