Шрифт:
Закладка:
Её подарок был очень дорог Егору. Его он хранил много лет. Даже тогда, когда потерял Дашу.
Егор уехал в другой город учиться в военном училище, решив связать свою судьбу с вооружёнными силами.
Два года Дашка писала ему письма, полные любви и верности. Егор хранил их в кармане гимнастёрки и в редкие минуты покоя перечитывал, вдыхая запах любимых Дашкиных духов. А потом вдруг всё закончилось: он узнал через своих друзей, что девушка вышла замуж за какого-то парня, юриста, выпускника местного университета.
Егор с трудом пережил известие. Но со временем взял себя в руки и великодушно простил девушку, рассудив, что жизнь офицера не сахар. И не всем она под силу.
Глава 3
В училище Егор поступил сразу, успешно сдав все вступительные экзамены. Его даже похвалили за физическую форму, когда он одним из первых пришёл на финиш на зачёте по физо. Но и другие ребята, особенно прибывшие из войск, показали свою тренированность. Прослужив по два-три года в армии или на флоте, они порядком забыли школьную программу, но приёмная комиссия имела чёткие указания отнестись к «служилым» более благосклонно, чем к абитуриентам из числа вчерашних школьников. Если люди, хлебнув воинской службы, не сломались и хотят связать свою дальнейшую судьбу с вооружёнными силами – надо им помочь! Примерно так рассуждали отцы-командиры. Предполагалось, что курс будет составлен из старослужащих и салаг в примерном соотношении пятьдесят на пятьдесят. Однако вчерашние школьники, лучше знавшие теорию, всё же потеснили «стариков», и те остались в меньшинстве. Сразу же после приказа о зачислении старослужащие, поступившие в училище, заняли все командирские места: от отделения до учебной роты. Деды кучковались вместе и попытались навести свои порядки. Но Егор держался независимо, не позволяя никому из старослужащих унижать себя самого и тех, с кем он сошёлся в первые же дни пребывания в воинском коллективе. Впрочем, и среди дедов попадались хорошие ребята.
После сдачи вступительных экзаменов весь вновь сформированный курс отправили в лагеря, где «молодёжь» должна была пройти курс молодого бойца, затем вернуться на зимние квартиры и, приняв воинскую присягу, начать подготовку.
Быт в лагере был по-армейски прост и суров. Ночной отдых в палатке на четыре-шесть человек. Подъём в 6:00 по сигналу «подъём», ежедневный утренний марш-бросок на 7 километров по пересечённой местности (иногда с полной выкладкой, то есть с оружием и шинельной скаткой), затем туалет и развод на занятия, которые, с обеденным перерывом, продолжались до самого вечера.
На полевые занятия (по тактике и топографии) курсантов иногда вывозили на транспорте. Здесь, стоя в шеренгах в любую погоду (под солнцем и дождём), они постигали азы военных дисциплин. Занятия в основном проводили настоящие боевые офицеры, прошедшие огонь Великой Отечественной войны.
Егор и его сверстники с гордостью и белой завистью поглядывали на «иконостасы»[2] своих учителей, начиная читать по лентам на их груди то, что выпало пережить старшему поколению страны: орден Красного Знамени, «Отечка», орден Красной Звезды… Сколько их – боевых наград!
Когда Егор был маленьким, отец доставал коробочку с наградами и благосклонно давал их поиграть своему пацану. Только просил: не разбрасывай! Это потом, повзрослев, наш друг понял, что за каждой из них пот и кровь защитника Отечества!
Инспектировать полевые занятия иногда приезжал сам начальник кафедры ОТП (оперативно-тактической подготовки) доктор военных наук, полковник Таничев (в простонародье – Таня). Войну он отвоевал по полной, дошёл до Берлина со своей стрелковой дивизией, которой и командовал. Его очень любили педагоги и курсанты. Полковник налысо брил голову, в сапогах и кожаных ремнях выглядел сурово. На самом же деле был добрым и открытым человеком, любящим армейские хохмы и аскетический быт.
– Вот, смотрите, – вещал Таничев, обращаясь к курсантам. – Видите ту рощу, пригорок, речку? Представьте: идёт бой и всё горит! Красиво! – и тут же: – Отставить, вода не горит, а испаряется!
Лекции же по тактике он, находясь в хорошем расположении духа, читал в стихах вполне прилично, при этом подражая А. С. Пушкину.
В сентябре курс переехал на зимние квартиры, и до принятия присяги (на праздник революции 7 ноября) всех отправили в наряды: кого – на «тумбочку» (дневальным), а кого – дежурным по кухне.
В пищеблоке царствовал старшина Деревянко. Хохол и служака до мозга костей, дело знал и любил, был рачительным и вороватым одновременно. Впрочем, требуя от курсантов службы, давал и некоторые послабления. Например, когда работа (а её в столовой было немало) в основном была выполнена – разрешал пожарить картошку и даже посмолить при этом тем, кто курил.
Однажды на кухню пришли проверяющие и, сделав привычное уже замечание, что-де пол липкий и его следует ещё раз промыть, но всенепременно со стиральным порошком, полезли по котлам! Во втором по счёту алюминиевом котле варился борщ на следующий день. Когда крышку отодвинули, взору проверяющего открылась правдивая с точки зрения философии жизни картина: прямо по центру закипавшего варева, беспомощно раскинув крылышки, плавал жирный прусак. Таракан был настолько отчётливо виден, что никаких иных вариантов просто оставалось, но не для старшины Деревянко.
– Что это? – брезгливо поморщился проверяющий, тыча пальцем в погибшее насекомое.
– Лук, товарищ полковник! – молниеносно среагировал старшина и, схватив прусака, сунул его себе в рот.
От увиденного проверяющему стало не по себе (впрочем, не только ему одному). Не найдя нужных слов, побледневший полковник тихо пошёл на выход. За ним потянулась и сопровождавшая его свита.
Казарму, где нашему другу предстояло провести долгих три года, прежде чем его ожидал перевод в общежитие для иногородних за пределы воинской части, делил длинный коридор. Он соединял между собой самые необходимые для курсанта места: умывальник и туалет, находившиеся в диаметрально противоположных местах. А в средней части соединительного тоннеля был смонтирован турник так, что хочешь не хочешь, а мимо него пару-тройку раз за день курсант проходил. А чтобы не ходить впустую, то и запрыгивал на турник, делая от скуки два-три подтягивания или выхода силой. За год все настолько привыкли болтаться на перекладине, что это состояние стало сродни ежедневному посещению отхожего места. Всё гениальное – просто!
Курсантов закаляли, а потому зимой на территории училища носить шинели вне строя запрещалось. Для того чтобы надеть шинель, требовалась дополнительная команда. Хранились они в отдельной комнате на вешалке, где их равняли одну
