наживки, а тот, кто не мог себе этого позволить, лишался выгодной возможности. В Северной Америке XIX века основные возражения против ярусного рыболовства были теми же, что и в Петти-Харборе, когда в 1940-х там запретили этот метод. Как писал Киплинг в романе «Отважные мореплаватели», в районе Большой банки собиралось слишком много рыбаков, промышлявших в одних и тех же местах. Если бы все они применяли ярусы, им не хватило бы места, а лески бы постоянно запутывались.

Ярусный лов на дори. Из книги «Рыболовство и рыболовные суда Канадской Атлантики» Н. Дж. Томпсона и Дж. А. Мастерса. Музей Пибоди в Эссексе, Массачусетс

Природоохранные меры, такие как ньюфаундлендский закон 1858 года, регулирующий размер ячеек сети для ловли сельди, принимались редко. Но когда уловы увеличиваются каждый год, мало кто задумывается об истощении запасов. Добыча трески росла не только из-за ее изобилия, но и благодаря тому, что повышалась эффективность рыболовства. И хотя совершенствование методов приводило к увеличению улова, запасы трески как будто не убывали.

В XIX веке люди верили в неодолимую силу природы. Та эпоха была к тому же отмечена огромным оптимизмом в отношении науки. Урок, который преподал Чарльз Дарвин, особенно в интерпретации необычайно влиятельного британского ученого и философа Томаса Генри Гексли, заключался в том, что природа – это удивительная и непреклонная сила, которая неизбежно разрешит все жизненные проблемы. Гексли был членом трех британских комиссий по рыболовству. Он играл главную роль в комиссии 1862 года, изучавшей жалобы рыбаков, которые ловили сельдь дрифтерными сетями и утверждали, что из-за ярусов их уловы сокращаются. Рыбаки требовали принять закон, запрещающий ярусный метод. Но комиссия Гексли назвала подобные жалобы ненаучными и предвзятыми по отношению к «более продуктивным методам». Комиссия также положила начало традиции игнорирования властями наблюдений рыбаков. В ее отчете говорилось, что «рыбаки как класс чрезвычайно невнимательны в отношении рыбы во всем, что не касается напрямую их каждодневного занятия».

В 1883 году на Международной рыбопромышленной выставке в Лондоне, в которой участвовали почти все крупнейшие рыболовные державы, Гексли выступил с речью о том, почему страх истощения рыбных ресурсов ненаучен и ошибочен: «Любая тенденция к чрезмерному вылову обязательно натолкнется на естественное препятствие в виде уменьшения ресурса… это препятствие даст о себе знать задолго до того, как произойдет нечто вроде устойчивого истощения».

Говоря о международных последствиях участия Гексли в трех комиссиях, нельзя не вспомнить, как он сам объяснял свою работу на этих оплачиваемых должностях: «Человек, имеющий полдюжины детей, всегда хочет заполучить все деньги, которые способен прибрать к рукам».

На протяжении следующих ста лет влияние Гексли сказывалось на политике канадских властей. В 1885 году Луи-Зефирен Жонкас в своем докладе для министерства сельского хозяйства Канады заявил:

Возникает вопрос: будут ли в скором времени истощены канадские рыбные угодья, если масштабы добычи значительно увеличатся, и разумно ли вкладывать большие средства в их развитие?

…Что касается таких видов, как треска, макрель, сельдь и т. д., главных наших морских рыб, на которых приходится большая часть нашего экспорта и которых обычно называют промысловыми рыбами, я полагаю – ни в коем случае не утверждая, что их охрана будет совсем бесполезной, – что невозможно не только исчерпать их ресурсы, но даже заметно сократить численность методами лова, используемыми сегодня, особенно если мы защищаем их в период нереста и намерены добывать их в местах кормежки. На протяжении последних трехсот лет промысел велся в заливе Святого Лаврентия и у побережья Приморских провинций, и, несмотря на вылов огромного количества рыбы, никаких признаков истощения ее запасов нет.

В своих выводах Жонкас также ссылался на Британскую королевскую комиссию, в которую входил Гексли: «Несмотря на огромное и постоянно растущее количество рыбы, добываемой у побережья Великобритании, английские рыболовные угодья не выказывают признаков истощения».

Но у Жонкаса для подобных утверждений имелся политический мотив. Он был убежден, что канадское правительство должно последовать примеру французского и оказать серьезную финансовую поддержку рыбной отрасли. За несколько десятилетий, прошедших с того момента, как французы начали использовать ярусные снасти, этот метод получил широкое распространение в канадских водах. Теперь Жонкас ратовал за применение жаберных сетей, поскольку они не требовали такого количества наживки, как ярусы. Он также указывал на то, что жаберные сети использует Норвегия, главный конкурент Канады на мировом рынке трески.

Жаберная сеть удерживается якорями чуть выше морского дна. Она немного напоминает сетку для бадминтона. Придонная рыба застревает в ней и, пытаясь протиснуться вперед, зацепляется жабрами. Расположение сетей обозначают буями, и рыбаку остается лишь ежедневно вытягивать сеть и извлекать из нее рыбу. Но иногда сети отрываются от якорей. Дрейфуя в океане, они продолжают ловить рыбу, пока не становятся такими тяжелыми, что опускаются на океанское дно, где их уловом питаются разные морские обитатели. Когда некоторую часть пойманной рыбы съедают, сеть снова всплывает и процесс повторяется, чему немало способствует тот факт, что в XX веке жаберная сеть стала практически невидимой, поскольку на смену пеньковой бечевке пришла леска – сперва из нейлона, а позже из моноволокна. Поскольку моноволокно практически не разрушается, такая «сеть-призрак», по оценкам специалистов, может самостоятельно ловить рыбу на протяжении пяти лет.

Жонкас жаловался, что шхуны длиной от шести до девяти метров, использовавшиеся для рыболовства в районе Гаспе и острова Принца Эдуарда, слишком малы для успешной конкуренции, и рекомендовал правительству помочь канадским рыбакам приобретать крупные суда с просторной палубой, чтобы обрабатывать рыбу на борту (впоследствии такое судно назовут «плавучей базой»).

Решение проблемы, о которой писал Жонкас, уже существовало. Еще в конце XVII века был изобретен паровой двигатель, а в середине XIX века вовсю строились пароходы, однако рыболовный флот не спешил воспользоваться этим новшеством. Но когда это наконец произошло, процесс добычи трески радикально изменился – впервые со времен открытия европейцами Северной Америки. Затем появилась еще одна идея: замораживать продукты. В совокупности эти две инновации изменили саму природу рыболовного промысла.

Любовь к наважьим молокам

МИСТЕР ЛЕОПОЛЬД БЛУМ С УДОВОЛЬСТВИЕМ ЕЛ ВНУТРЕННИЕ ОРГАНЫ ЖИВОТНЫХ И ПТИЦ.

ОН ЛЮБИЛ ЖИРНЫЙ СУП ИЗ ГУСИНЫХ ПОТРОХОВ, ПУПКИ С ОРЕХАМИ, ЖАРЕНОЕ ФАРШИРОВАННОЕ СЕРДЦЕ, ПЕЧЕНКУ, ПОДЖАРЕННУЮ ЛОМТИКАМИ В СУХАРЯХ, ЖАРЕНЫЕ НАВАЖЬИ МОЛОКИ[16].

Джеймс Джойс. Улисс

Вкусы Леопольда Блума скорее старомодны, чем эксцентричны. До недавнего времени молоки трески были главной составляющей ирландского завтрака. Большинство современных ирландцев не едят на завтрак молоки, поскольку завтрак, который называют ирландским, все больше напоминает английский, хотя сами ирландцы, по всей видимости, этого не осознают. В старину молоки для завтрака резали пополам и жарили на свином жире