–А кто твоя мать?– спрашивает парень, развалившийся в кресле-груше.

–Шлюха,– фыркает другой чувак.

–Заткни пасть,– рявкаю я и пытаюсь вскочить с дивана, но Ливай опускает меня назад.

–Расслабься,– говорит он.– Польчик, не будь скотом. Мы зовем их эскортницами.

–Моя мать не была эскортницей,– гневно бросаю я.– Она просто работала танцовщицей.

–Стриптизершей,– смеется Пол.– Она научила тебя парочке движений? Тут наверху есть пилон. Почему бы тебе не показать нам, как отрывалась мамуля?

–Почему бы мне не оторвать тебе голову!– реву я, изо всех сил пытаясь подняться с заниженного дивана, обессилев от травки. Ливаю не составляет труда усадить меня обратно.

–Никому нет дела, чем занималась твоя мать,– говорит он. Парень кладет руку мне на плечо, и я не в восторге от этого. От его халата исходит сильный запах пота и травы.– Мои родаки – парочка гребаных яппи[37], и это не менее унизительно. Но ты не можешь затевать драку. Будь хорошей девочкой. Выполняй свою работу. Подзаработай. Повеселись.

Его пальцы почти касаются моей правой груди. Ливай пользуется возможностью и кладет на нее всю ладонь. Нас разделяет лишь футболка, и я с трудом подавляю в себе желание отпрянуть.

Эли наблюдает за нами. Не ревниво, а словно ребенок, изучающий рыбок в аквариуме.

–Ага, как скажешь,– бормочу я.– Тогда мне нужно больше таблеток.

Ливай кивает полинезийцу. Спустя пять минут чувак возвращается с заклеенным сверху бумажным пакетом и вручает его мне.

–Где мне это продавать?– спрашиваю я Ливая.

–Где угодно. На вечеринках, на рейвах, в универе… ни в чем себя не ограничивай. Ты сама себе начальник. После меня, конечно,– ухмыляется он.

–Это ты их делаешь?– спрашиваю я.– Откуда мне знать, что товар хорош? Я не хочу, чтобы кому-то из моих друзей стало плохо.

С Ливая спадает напускное дружелюбие. Его воспаленные глаза слишком близко, они смотрят на меня в упор, а его рука крепче сжимает мое плечо.

–Ты знаешь это, потому что доверяешь мне,– шипит он.

Каргиллу лишь слегка за двадцать, но его зубы уже желтые, как у старика, а изо рта несет.

–Ясно,– говорю я.– Хорошо.

Наконец он меня отпускает. Я встаю с дивана, крепко сжимая бумажный пакет.

–Можешь продавать от пятнадцати до двадцати пяти долларов за штуку,– говорит Ливай.– С каждой ты должна мне десятку.

Я киваю.

–Через неделю принесешь деньги.

Снова киваю.

Полинезиец провожает меня до двери, хотя идти там всего десять футов[38].

–Увидимся,– говорю я ему.

Он бросает на меня презрительный взгляд и закрывает дверь перед моим носом.

На улице стоит жара, но после духоты в доме Ливая воздух кажется свежим как никогда. Я не хочу туда возвращаться. Особенно через неделю.

И где, черт возьми, мне взять деньги за товар? Я же не собираюсь действительно толкать дурь.

Я проезжаю пару кварталов и паркуюсь, чтобы позвонить Шульцу.

–Здрасьте,– говорю я.– Я получила от Ливая еще одну партию таблеток. Что мне с ними делать?

–Вези ко мне,– отвечает он.– Встретимся в «Бордуолк-Бургерс».

Я издаю беззвучный стон. Сегодня что, бенефис людей, которых я меньше всего хочу видеть?

–Ладно,– отвечаю я.– Буду через пятнадцать минут.