Его друг наконец обернулся и посмотрел на него.

— Пойми раз и навсегда, — сказал Кен, — я верю Джону и хочу ему помочь. И среди здешних дачников тоже много людей, которые были бы рады помочь Джону, если бы только могли. Совсем не все такие, как ты думаешь.

Поль слушал его, но Кен не знал, доходят ли его слова до охваченного отчаянием друга.

— Ты совершаешь ту же ошибку, что и полиция. Делаешь выводы, толком не разузнав, что к чему. Какая польза от того, что ты сидишь здесь и переживаешь? Пойдем-ка лучше на станцию и выясним, что происходит.

— Я не пойду на станцию, — сказал Поль. — Все будут глазеть на меня и судачить за моей спиной. Лучше обо всем этом забыть.

— Забывай, если хочешь, — сказал Кен, вставая. — Сиди здесь и хнычь на здоровье! Можешь думать, что весь мир против Тебя. Только я не стану торчать здесь с тобой.

Кен повернулся и зашагал к своей лодке.

— Я еду на станцию и постараюсь все выяснить, — бросил он через плечо.

Дойдя до опушки леса на скалистом склоне мыса, он остановился и обернулся назад.

— Идешь со мной? — окликнул он друга.

Он долго ждал. Поль все так же недвижно сидел и глядел на воду. Кен повернулся и начал пробираться сквозь кустарник. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Идти было очень трудно. Он вспомнил первые дни знакомства с Полем и его отцом, когда они втроем выволакивали из леса тяжелые бревна для нового причала. Как давно, казалось, все это было!

Наконец Кен выбрался к заливу, где на берег были втянуты обе лодки. Он уже столкнул свою лодку в воду и повернул ее бортом к берегу, чтобы удобнее было вскочить на нее, когда из кустов до него донесся какой-то звук. Кен выпрямился и, придержав лодку за веревку, привязанную к ее носу, прислушался.

Спустя минуту Кен увидел клетчатую рубашку Поля. Согнувшись, он пробирался по каменистой тропе сквозь сплетенные ветви кустов. Подойдя к Кену, Поль вскинул голову, и глаза друзей встретились.

— Я поеду с тобой, — сказал Поль. — По правде говоря, мне это совсем не хочется, и толку никакого не будет, но я все равно поеду.

Кен кивнул. Ему хотелось протянуть руку и положить ее на плечо друга. Ему хотелось сказать, что все кончится хорошо. Хорошо ли? В этом он совсем не был уверен. Он знал, что Поль, возможно, был совершенно прав.

— Хорошо, — сказал Кен. — Едем!

Они оттолкнули свои лодки — красную и зеленую — от берега и молча поплыли рядом навстречу дальнему берегу.

Глава XIII

На станции, в дневные часы обычно безлюдной, сейчас толпилось так же много людей, как и в пятницу вечером. Весь причал был забит лодками, и друзьям пришлось вытащить свои на берег по соседству. На самой пристани стояли, сбившись в кучку, и оживленно беседовали какие-то люди, но еще больше народу собралось на перроне. Из дверей вокзала вышла Джэнет Морли и медленно пошла вдоль путей. По ее глазам было видно, что она недавно плакала. Отец ее был занят какими-то делами в здании вокзала.

В самом дальнем конце перрона сидели на скамейке Джон Онаман, Генри-Черепаха и еще два человека, которых мальчики видели впервые. Эти двое были одеты в штатское и вполне могли сойти за дачников, приехавших на отдых в Кинниваби. Все четверо сидели и смотрели себе под ноги. Все молчали. Генри-Черепаха, высокий, худой юноша, с обезображенным оспой лицом, при виде мальчиков встал и отошел к краю платформы. Ни один из двух сыщиков даже не взглянул в его сторону.

Когда мальчики проходили мимо, Джон Онаман поднял голову. На его лице не было страха, одна лишь покорность судьбе, но он широко улыбнулся друзьям. Кен и Поль в растерянности остановились на мгновение, а потом пересекли пути и направились к лавке.

В лавке было полным-полно народу, и когда в нее вошли мальчики, здесь уже шел жаркий спор. Никто ничего не покупал, все только говорили, словно пришли на собрание, а не в магазин. В лавке были только мужчины. Одни стояли вдоль прилавков, другие сидели на скамье у печурки или толпились у задней стены.

Еще в дверях мальчики услышали голос Симпсона.

— …Не верю, что они это сделали! — говорил он. — Ни на секунду в это не поверю! Я знаю этих парней, знаю с пеленок и прямо вам говорю: они сроду ничего не крали.

Наступило минутное молчание. Все уважали старика Симпсона. Но совершенно очевидно, не все были с ним согласны.

— Я так считаю: пусть в этом разберется полиция, — произнес чей-то голос. — В конце концов, это ее обязанность, и полицейские знают, что делают.

— Правильно! — поддержал другой голос. — Что мы в этом понимаем?

Бен Симпсон пристально взглянул на говорившего. Один его глаз, тот, что был поврежден много лет назад, как-то странно смотрел вниз, но зато другой ярко сверкнул в полутьме.

— Как сказать, — проговорил он, — может, кое-что и понимаем. Я, к примеру, неплохо знаю индейцев. Есть хорошие индейцы и есть плохие. А Джон Онаман — хороший. И Генри-Черепаха — тоже.

— Совершенно с вами согласен! — раздался звучный голос из глубины лавки.

Обернувшись, Кен увидел Макгрегора: тот сидел на стойке, где обычно раскладывали почту.

— Надо знать индейцев, чтобы разобраться в этом, — сказал он. — А Симпсон знает индейцев лучше меня, лучше всех нас, как я полагаю. Но вот Джона Онамана я тоже хорошо знаю. И готов поручиться головой, что он не имел никакого отношения к этим кражам!

Из затемненной половины лавки вышел Уилбэр Кроу. На его толстых губах играла презрительная усмешка.

— Ваша любовь к индейцам всем известна, — сказал он. — Вам и Симпсону они, так сказать, помогают зарабатывать деньги. Вот вы и ходите в их друзьях!

Последняя фраза прозвучала в его устах как обвинение.

— Кто-то, может, сочтет, что у вас благородные чувства, — продолжал Кроу. — Что до меня, можете защищать своих индейцев сколько влезет, я не против. Я только вчера вечером говорил мистеру Морли: я ни к кому не питаю злобы.

В его голосе, как и в углах скривившихся губ, была насмешка.

— Но все же должны мы смотреть в глаза фактам или нет?

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Макгрегор.

Кен знал, что Уилбэр Кроу наслаждается ситуацией: ему нравилось быть в центре внимания, нравилось, что к нему так прислушиваются дачники-горожане.

— Мы все знаем, что