Шрифт:
Закладка:
«Да я вас всех порву, малолетки сраные!!»
– Он обещает нас порвать, – вздохнув, сообщил Завьялов. Призрак белой березы с веревкой на суку маячил уже совсем поблизости. Если не удастся выбраться из этого тела, предпочтительно реально кони бросить, чем делить одни мозги с курящим «Беломор», охамевшим дедом.
А кстати.
Завершив дебаты, не приведшие к консенсусу, Борис завел «порше» в тихий переулок и остановился магазином.
Через три минуты пожилое тело благодушно дымило беломориной.
* * *
«Порше», вероятно уже объявленный в розыск, пришлось оставить на пустынной стоянке перед каким-то административным зданием.
В том же здании, воспользовавшись круглосуточным банкоматом, Завьялов снял с кредитной карты все деньги. Забил наличностью карманы. Попутно дедушку спросил: «Константиныч, на твоей фазенде жрачки много? Или супермаркет навестим?»
«Холодильник и погреб под завязку, Боря, – самодовольно сообщил носитель Лев. – Сегодня пропитаемся, назавтра, коли подметем до крошки, сходим в магазин. Там близко».
«Тогда порядок».
Как только Константиныч успокоил нервы никотином, общаться стал вполне культурно. И даже извинился за наезд: «Не прокатило по-нахалке молодняк подмять, прошу пардона».
Компания отошла на квартал от здания, где прикорнул «порше», и Борис остановил такси. Кеша с Жюли устроились на заднем сиденье, заворковали. З а т я в к а л и. Завянь сидел рядом с водителем и внутренне общался.
«Лев Константинович, а как ты в больнице оказался? Без документов, типа бомж…»
«Да тут, знаешь ли, Бориска, такая гнусная история приключилась…»
Рассказ, звучавший внутри самого себя, не только слушался, но и виделся. Всецело ощущая себя интеллектуальным путешественником, – точь-в-точь засланец будущего! – Завянь как будто лично участвовал в событиях. Воспоминания носителя отражались в нем, словно в объемном, инфернальном зеркале, погружали в переживания и эмоции до самой глубины. До дрожи, запахов и ощущения ветра на коже.
Борис увидел себя на даче… Знакомой каждой травинкой, пробившейся сквозь каменные плитки дорожек.
Завянь стоял за смородиновыми кустиками между грядок. Отличная погода с авансом на тепло. Вдоль забора золотятся березки, низенькие елочки листвой усыпали. Красота! Живот и спину прикрывает любимая вязаная душегрейка в оленях, лысину греет верная шапочка с помпоном. Вчера застиранные треники нигде не жмут…
В заскорузлых руках, не признающих всяческих дамских перчаток, умело и уверенно запорхала острая лопата. Недавняя морковная гряда готовится под зимний отдых.
«Клубни георгинов надо бы выкопать, перенести в подвал до холодов…»
Завянь идет по дорожке вокруг большого, знатно пожившего дома в два этажа с мансардой. Пробирается под окнами к пожухлой, тронутой недавним ночным заморозком клумбе. Окно кабинета, откуда так приятно видеть пышное летнее цветение георгинов, раскрыто. Дед утром в кабинете накурил – топор повиснет, две створки настежь распахнул, переоделся в рабоче-огородную одежонку и пошел проветриться на свежем воздухе, лопатой помахать.
Из кабинета доносятся голоса.
Непривычно низкорослый Завянь стоит под подоконником, напрягает слух…
Внук с женой приехал! Ромка с Нонкой.
Странно, что гудения автомобильного мотора не было слышно. На электричке, что ли, прикатили?
Наверное. Доехали на электричке, прошли на участок – дедушка в дальнем углу, в огороде ковырялся, вот и не увидели его ребята.
Дед уже собрался подтянуться к подоконнику, крикнуть: «Здорово, шельмецы! Чего ж не позвонили, я б чайку сварганил…» Услышал:
– Ром, в верхнем ящике смотри, – командовала Нонна. – Он с ними каждое утро работает, далеко не убирает.
– Да я искал уже! – рассерженно шепчет внук. – Погляди на полках. Две синие папки!
Слыша, как в комнате шуршат бумаги и позвякивают падающие карандаши, Лева-Завьялов обмер.
В нескольких метрах от него творится гадость! Обыск. Роман и Нонна обшаривают стол и полки шкафа, разыскивая мемуары.
Несколько лет назад, когда опомнился после смерти жены Любушки, Лев Константинович засел за мемуары. Каждое утро спускался из спальни на втором этаже в кабинет, разбирал старые тетрадки дневников, делал выписки и правки, собирал листочки по двум синим папкам – «Нужное», «Необязательное». Делал это для себя. К издателям не торопился. Пошутил, правда, на последнем слете ветеранов, что собирается прославиться…
– Ром, да нет их негде! – Хриплый голос Нонны прошелся по нервам тупой пилой.
– Ищи, Нонка, ищи! – сипел внучок. – За рукопись вместе с дневниками заплатят больше!
– Да пошла она к черту, эта рукопись! Запалим халабуду со всем барахлом! Знаешь, сколько Ничкин за участок предлагал?!
В груди у Левы-Бори помертвело. Сосед нувориш Захар Ничкин уже дорожку к дыре в заборе протоптал, уговаривая Константиныча участок уступить.
– Нонна!
– Я двадцать восемь лет Нонна! Вот зажигалка.
– А если дед наверху спит?! – испуганно прошептал Роман.
– И черт с ним! Хватит старому маразмату небо коптить! Сваливай бумаги на пол…
Константиныч медленно повернулся, скребя плечом о стену, пошел к крыльцу…
«Дождался благодарности от внука, – сверлила сердце мысль, – дождался… Спалить меня решили… Вместе с фотографиями Любушки… вместе с памятью».
Пошатываясь, он взошел на крыльцо, попробовал утихомирить громыхавшее о ребра сердце…
Старинный шелковый ковер кабинета засыпали бумаги, вытряхнутые из ящиков стола. Два молодых вандала громили ПАМЯТЬ, Нонна поджигала свернутую в рулон бумажку.
– Что делаешь, шалава?
Тихий голос Константиновича прозвучал как выстрел.
Нонна дернулась, суматошно затрясла чуть занявшейся бумажкой… Внук испуганно отскочил, создавая между собой и дедом преграду из стола.
– Спалить меня решили?
– Дедушка, ты все неправильно понял!!
Идиот. Всегда был идиотом и бесхребетной сволочью, лентяем и слюнтяем. С самого малолетства в истории влипал.
Да только дед надеялся, что поумнеет, повзрослеет – выправится. Не сам, так умная жена направит.
Напрасно. Напрасно возлагал на Нонну. Ей деньги глаза застят. Соседи по городской квартире намекали – наркоманка Нонка. Как только Константиныч всесезонно на дачу перебрался, квартиру превратила в сущий притон.
Сухая, тощая, с провалившимися под густые брови глазами, внучатая невестка смотрела на деда загнанной в угол пантерой. Облизывала губы и молчала – поумней внучка была.
– Пошли отсюда вон, – стискивая кулаки, прошептал Лев Константинович. – Сегодня же поеду к нотариусу, переоформлю дачу на Ирину.
– А ей не жирно будет? – сипло усмехнулась Нонна. – Хату – ей, дачу тоже ей…
– Заткнись, дешевка! Вон отсюда! Вон! – Старик затопал ногами.
Внучатая невестка мрачно и многозначительно поглядела на мужа и с места не сошла. Если бы Роман не стоял возле железного оружейного ящика, Лев Константинович достал бы оттуда наградной ТТ и выгнал обнаглевших мерзавцев под пистолетным дулом!
Но Роман не двигался. По изжелта бледному, одутловатому лицу внука стекали крупные капли пота, посеревшие губы поджались в неприятную упрямую щель.
– Ах ты кры-ы-ыса… – пораженный страшной догадкой, прошептал Лев Константиныч. – Чего удумал…
Крысиная порода атакует стаей. По приказу вожака.
