погладить. Бросаю мочалку на пол душевой кабины и дергаю дверь в сторону. Вид белоснежной ванной немного приводит в чувство. Ступаю на кафель и тут взглядом ловлю свое отражение в зеркале. Оно смотрит затуманенными синими глазами, а из приоткрытого рта вырывается хриплое дыхание.

Трясу головой и хватаю бритву. Стараясь не смотреть вниз, ставлю ногу на край душевой кабины, намыливаю ее и начинаю возить лезвием по коже.

— Вот тебе! — шепчу зло, смывая волоски. — Будешь знать, как надо мной смеяться.

Покончив с одной ногой, сбриваю волосатость и на другой. Теперь ноги не выглядят так раздражающе как вначале. В конце концов, мне носить это тело три месяца. Хочу иметь гладкую и нежную кожу.

Насчет нежной я погорячилась, она скорее продубленная солнцем и ветром, но без волос кажется намного приятнее. Пока возилась с волосами на ногах, увитый венками приятель вернулся в спящее состояние. Вздыхаю: прошлась бы бритвой и вокруг него, но боюсь, опять встрепенется и пойдет искать что-то теплое, мягкое и влажное.

Тут же память выводит на экран картинку: подросток сует свой возбужденный агрегат в теплый яблочные пирог.

— О боже! — ладонью хлопаю себя по бедру и вздрагиваю от боли. — Уля, приди в себя!

Сжимаю в пальцах бритву, готовая уже на все и… оказываюсь под сводами темной арки.

В первый момент теряюсь, не сразу понимаю, что здесь делаю и почему.

— Ладно тебе, кралечка, не ломайся.

Взвизгиваю от близкого голоса и вижу пьяного мужика, который прет танком. Он вдруг вытаскивает из кармана перочинный ножик — так себе оружие, только лезвие длиной десять сантиметров может принести серьезный вред организму — но его один вид выводит меня из себя.

Полицейский, прятавшийся за обликом женщины, мгновенно просыпается. Не раздумывая, хватаю мужика за запястье, выворачиваю его, но бомж держит оружие крепко. Тогда ребром ладони бью его по основанию носа, а когда он рыкает, разворачиваюсь и добавляю по кадыку.

Мужик хрюкает и валится с грохотом на спину. Я смотрю, как он корчится на асфальте, пытаясь вдохнуть, а адреналин бушует в крови.

— Не смей трогать девушку!

Оборачиваюсь на вопль: через двор несется Макар в одних трусах и размахивает бейсбольной битой, а за ним с визгом и лаем торопится Сэми. Мои мужики влетают в арку. Корги запрыгивает на грудь к грабителю, а мажор бросается ко мне. Я только хлопаю ресницами.

— Кажется, ему нужна скорая, — показываю пальцем на корчащегося в муках бомжа.

— Ты как? Цела?

Макар одной рукой ощупывает меня, проводит ладонью по лицу, замечает на асфальте нож, наклоняется, но я толкаю его.

— Не тронь! Улика!

— Вот черт!

— Сэми, или к мамочке! — зову песика, но увлеченный благородным чувством защитника, тот скачет по груди бомжа и лает, как безумный.

Хватаю его на руки, ищу по карманам телефон, вспоминаю, что забыла его в сумке, и тут в арку сворачивает машина.

— Ангел! — хором вопим мы с мажором и бросаемся навстречу.

Тот резко бьет по тормозам, опускает стекло, смотрит на нас и качает головой.

— Вот вы, люди, даете! Ни на минуту вас нельзя оставить без присмотра.

Он выскакивает из машины и бросается к бомжу. Тот уже не крутится, но дышит тяжело и с хрипами.

— Чем ты его огрела? — смотрит на меня.

— Ничем, ладонью.

Показываю, как это сделала. Пайель прикладывает руку к груди бомжа, секунду ждет. У нас на глазах у алкаша выравнивается дыхание, вот он опускает веки и расслабляется.

Ангел встает и накидывает на плечи Макару свою куртку.

— Прикройся, нудист.

— Я не нудист, — оскорбляется тот и поджимает обиженно губы.

Естественно, он только что, не думая о себе, рвался спасать подругу, а его так унизили.

— Что делать будем? — Пайель смотрит на нас.

— Надо позвонить Мишке, он уладит проблему.

— Звони.

— Телефон в квартире.

Ангел протягивает свой, вернее, мобильник адвоката. Бедный Леонид Михайлович! Где его душа весь день гуляет, никому не ведомо. В книге вызовов нахожу номер участка, набираю его. Мишка отвечает сразу, словно ждал у трубки. Он молча выслушивает мои стенания и коротко рявкает:

— Выезжаю. Ждите.

Мишка появился как раз в нужный момент: бомжик уже пришел в себя и покрыл нас трехэтажным матом. Уши свернулись в трубочку, пришлось еще до кучи извиняться перед случайными прохожими и посекундно оглядываться, чтобы не привлечь внимание людей со стороны проспекта.

— Ну, что тут у вас? — угрюмо окинул нас взглядом качок и нахмурился. — И что вы вместе делаете?

— Миш, помоги, — умоляю его я, — на вопросы ответим потом. Сдай этого товарища в участок, будь другом.

— А сама не можешь?

Приятель был явно в плохом настроении. Он с шумом захрустел пальцами, словно готовясь к битве, схватил грабителя за шиворот, поставил на ноги и хорошенько встряхнул. Не могла же я сказать Мишке, что нельзя мне сейчас отрываться от мажора, боюсь до чертиков новой смены тел.

— Не могу, я же служу в дорожной полиции.

— И я тоже.

— Простите, молодой человек, — высунулся с умным видом ангел. — У вас должны быть связи и в других отделах.

— Так, Улька лучше меня всех знает. Я чаще на полевой работе, а она в офисе заседает, протоколы печатает.

— А как же мой случай? — не удерживается от едкого вопроса мажор.

— Захотелось размяться.

— Угу! Размялась.

Я ловлю убийственный взгляд Макара и пожимаю плечами: кто же знал, что встреча с ним окажется судьбоносной: в небесной канцелярии перепутают наши души, и исправлять положение придется целых три месяца.

Вот и сейчас, словно кто-то невидимой рукой руководит нашими жизнями. Дело принимает плохой оборот. Мишка тупит, я нервничаю, Макар трясется от холода, адвокат всех разглядывает с нескрываемым любопытством, словно изучает людишек на стекле под микроскопом.

— Миш, посмотри на нас, — ткнула его в плечо. — Мажора сегодня укусил мой корги, мы встретились, чтобы разобраться в ситуации.

— Разве корги кусаются? — искренне удивился друг. — Это же собаки-пастухи.

— Но…

Я захлопываю рот. Как объяснить приятелю, что ситуация неординарная, что бедный Сэми сошел с ума от происходящего. Он слышал интонации и слова хозяйки, сказанные чужим голосом и идущие совсем из другого тела.

— Слушай, ты чего капризничаешь? — не выдерживает Макар. — Тебя