Шрифт:
Закладка:
— А у тебя есть какие-то предложения в этом плане? Что ты нам предлагаешь делать?
— Конечно есть, я поэтому и разговор завела. А вот делать нам как раз ничего не надо — я имею в виду относительно мужиков. Совсем ничего — и только при таком условии у нас что-то получится.
— Пояснить можешь?
— Могу. Но лучше я все просто покажу — если вы все рискнете мне эту работу поручить.
— Ладно, валяй, впрягайся. Но учти…
— Уже учла. Ты когда собираешься массовую демобилизацию проводить?
— А что?
— А то, что нужно погодить. Я тебе через пару дней свой план подробно распишу — но в нем будет предусматриваться использование примерно трех миллионов солдат.
— Обязательно в строю? Демобилизованные тебе уже не годятся?
— Именно так, ты и сам поймешь почему. Скоро поймешь, я думаю, уже где-то в мае…
Стройки шли по всей стране, однако были и отдельные исключения. Например, ни в Москве, ни в Петербурге (городу вернули историческое название при переносе столицы обратно в Москву) новые жилые дома вообще не строились. А еще из этих городов (а так же из Харькова) некоторые заводы вообще вывозились или просто ликвидировались. Изрядно был ощипан Ижорский завод — и по части рабочих, и по части станков (последний «ощип» был все же не особо серьезным) — а в провинциальном Новгороде прямо напротив Кремля (через Волхов) уже почти поднялся уже довольно большой квартал с жильем, двумя школами, детским садом, поликлиникой и «дворцом культуры», а чуть ниже по течению Волхова невероятными темпами строился новых завод, на котором должны были производиться турбины для ГЭС. И рядом — еще один завод, поменьше, на котором для этих ГЭС предполагалось изготавливать генераторы. А между двумя заводами уже была выстроена новенькая электростанция. То есть были выстроены два больших корпуса, в которых должны были разместиться котлы и турбогенераторы, поднялись высоченные — почти в сотню метров высотой — дымовые трубы, но пока оборудования на этой электростанции еще не было.
Правда, его не было вовсе не потому, что его «купить забыли», а потому, что Андрей Владимирович согласился, причем буквально в последний момент, с предложением Линна о том, что оборудование на эту станцию нужно ставить уже отечественное. В частности, разработанный по просьбе Федьки в МВТУ новенький паровой котел, который вырабатывал пар с давлением в сто двадцать атмосфер (всего, но это был вообще первый такой котел в мире) и отечественными же паровыми турбинами, работающими при таких параметрах пара — но которую еще только «доделывали» другие преподаватели и студенты прославленного училища. Обоснование такой замены было исключительно веским: с таким котлом и с такой турбиной станция получится мощностью в тридцать шесть мегаватт, а угля будет тратить как одна нынешняя двадцатимегаваттная — а Новгород все же стоял в отдалении от основных железных дорог и доставка в город топлива была не самым простым делом. Так что результат от сжигания двух вагонов угля в час хотелось получить более значимым, а вот когда этот результат будет получен, было менее важно, ведь и заводы пока еще только строились.
Еще один завод — на этот раз по производству паровых турбин — начал строиться в Калуге, а в Алексине строился завод по изготовлению генераторов для паровых электростанций. Этот крошечный городок Глеб Максимилианович выбрал для размещения такого завода по той причине, что радом с городом была запланирована и новая гидростанция, мощностью в три с половиной мегаватта — и завод генераторов эта ГЭС и должна была электричеством обеспечивать. С точки зрения Федьки такой подход выглядел, мягко говоря, идиотским, но Линн — который постоянно участвовал в работе комиссии Винтера и Кржижановского, ему пояснил:
— Глеб Максимилианович убежден, что все предприятия должны обеспечиваться главным образом за счет местных электростанций. Мы и раньше про него многое поняли и знаем, что мнение свое он довольно скоро поменяет… в историческом масштабе скоро, а пока его понять можно: у нас просто денег на провода для ЛЭП нет.
— У нас ни на что денег нет. Половину золотого запаса страны уже промотали, а где видимые результаты?
— Скоро только кошки родятся, а заводы и всё прочее такое почему-то строится не очень-то и быстро. Но уже весной запустят два генератора на Волховской станции, алюминиевый завод заработает — и уже тот же Кржижановкий начнет потихоньку и про электричество немного иначе думать. Просто потому, что у нас уже будут провода алюминиевые для ЛЭП — и тогда завода в Алексине нам сразу станет уже недостаточно. И Новгородские заводы тут же придется увеличивать: нам нужна какая-то основа для индустриализации, и мы пока ее покупаем за границей. И сами, конечно, что можем делаем…
— Я вот одного не пойму: и ты, и я — это же один и тот же Линн. А мы по многим вопросам, причем по тем, в которых Линн неплохо разбирается, постоянно спорим. Это тебе шизофрению не напоминает? Ведь по сути мы спорим сами с собой.
— Ты тут ошибаешься, мы — это не Линн, то есть не инженер со станции. Ты — нижегородский мальчишка Федька, я — шведский крестьянин. Мы просто вдруг получили кучу знаний, но суть наша от этого поменялась очень немного. Катя это очень доходчиво объяснила: она ведь, сидя в своей деревне, понимала, как нужно делать правильно — но чаще всего поступала именно как забитая крестьянка. Знала, что что-то делает неверно, но продолжала делать, просто потому, что «все всегда так делают». И изжить мы этого никогда в себе не сможем, хотя со временем знания тех, со станции, и помогут нам выбирать правильные решения. Надо просто стараться…
— А я и стараюсь. На днях хотел с Веденеевым разругаться,