На телефоне, который я прикрепила на подставку перед собой, чтобы смотреть на маршрут, появилось сообщение от Саши: «Мне жаль, что мы так неудачно с тобой поговорили. Я знаю, что ты теперь грустишь».

– Это твой друг? – спокойно спросил Эварс. – Который сидел с тобой в ресторане?

– Это мой… – Я замолчала. Мой – кто? Я только что хотела сказать Эварсу, что это мой любимый человек. А Саша сам как считает? Кем себя считает?

«Саша, ты мне кто?» – я могла бы спросить Сашу, но никогда не спрошу. Я взглянула сбоку на Эварса. Какое не наше лицо. Ведь тоже белый человек, но совсем другой. Даже смотрит по-другому. Молчит по-другому. Другой. И это мне нравится. А почему я не могу спросить Сашу, кто он мне? Я ткнула поле сообщения на телефоне и быстро набрала текст голосом: «Саша, ты мне кто?» Пусть подумает, что ответить. Саша ответил мгновенно: «Я тебя люблю, Оля». Эварс тоже прочитал это и улыбнулся:

– Приятно, когда говорят такие слова.

– Ты не ревнуешь?

– Нет. Ревность… – Эварс посмотрел слово в переводчике, – унизить. Значит, унизает.

– Унижает! У нас говорят: «Ревнует, значит, любит».

– Как еще у вас говорят?

Я засмеялась.

– Еще говорят: «Бьёт, значит, любит».

– Пьёт?

– Нет, бьет. Вот так! – Я шутливо ударила Эварса по руке. – Бить, битый, бьёт! Пословица такая есть – «За двух битых одного небитого дают». Но она к ревности не имеет отношения. Если глубоко не копать.

– Ты очень интересная, Олга. Я правильно сделал, что приехал. Я всегда думал, что Россия немного другая, чем в книги и фильмы. Я слушал один ваш блогер, но потом я узнал, что он давно не живет здесь.

– Убежал?

– Да, – Эварс засмеялся. – Устал от России. Сам так говорит: «Устал от дикость и маразм!» Но отлично гейн мани…

– Зарабатывает деньги.

– Да! Зарабатывает деньги из того, что ругает Россию. Я больше его не слушаю. Потому что не знаю, сколко процентов правды он говорит.

– Может быть, нисколько.

– Мало? Несколько?

– Нет. Нисколько, ноль.

Недавно одна моя посетительница спросила меня: «Как мне влюбиться?» Хорошо, что я не стала всерьез обсуждать с ней эту тему. Потому что оказалось, что у нее появился ухажер, и ей просто хотелось с кем-то об этом поговорить. Я подходила на такую роль лучше всего, потому что никто из знакомых и родственников ее бы не понял. Ухажер был со скверным характером, небогат, старше ее, но ей очень хотелось любви, свиданий, легких размолвок и страстных примирений, ревности, хоть каких цветов, подарочков, хотелось жить любовью.

А мне? Мне тоже хочется любви, и поэтому я сейчас еду куда-то на ночь глядя с малознакомым человеком, взяла отгулы, сумку с теплыми вещами, бросила котов, доверчиво втроем провожавших меня, на ненадежную Юлечку и не отвечаю Марише, которая (как это у нас с ней бывает), чувствуя, что у меня происходит что-то необычное, звонит мне. Мариша, скорей всего, уже пришла домой, министерский долгий рабочий день, наконец, закончен, дома у нее молодой друг (если она его еще не выгнала и не завела другого), хороший обед, заказанный из ресторана, и – тревога обо мне. Я – как привычная Маришина заноза. Младшая сестра, у которой всё не слава богу, которая нуждается в опеке и защите. Я иногда думаю, что Мариша все-таки должна была родиться мужчиной, так сильно в ней желание руководить, опекать, направлять. Или стать многодетной матерью. Но Мариша родилась всего лишь моей двойняшкой.

– Еще что-то расскажи о себе, Эварс.

– Могу рассказать о моя семья. Нет, о моей семье. Так? Сложно. Я сам недавно узнал. Я очень хотел узнать свой генетикс. Генетикс – он или она в русском?

– Она, генетика, – улыбнулась я.

– Как вы это различаете? Почему рука – она, нос – он, любов – она? Или он?

– Конечно, она. Как может любовь быть он? Земля, жизнь, родина, вера – она.

– Война тоже она. И смерть – она. Правилно?

– Да, к сожалению. Так ты узнал свою генетику?

– Да, я изучал архивы. Сейчас… – он посмотрел слово в электронном словаре, – раскапывал. И получил очень странный ответ о свой дедушка. Когда-то он приехал из Америки, мы все это знаем. И он был орфан.

– Сирота?

– Да, сирота. Но в архиве была еще статья из старая газета… Молодой человек, другое имя, но очень похож на дедушку, и возраст одинаковый… Он убил мать и отец, закопал их в свой…своем дворе и убежал из Америка. Люди думали, что в Австралия. Такая история!

Я чуть не врезалась в неторопливо едущий впереди грузовик, приостановилась у обочины.

– Ты серьезно?

– Да. Очень плохая история.

– Зачем ты… То есть… Ну да. Хорошо. Фу… – Я заглушила мотор и вышла из машины. Стал накрапывать мелкий дождик, на улице было темно, неприятно, ветрено, но мне хотелось немного подышать воздухом.

– Олга… – Эварс вышел за мной. – Ты очень сенситив…

– Чувствительная. Да нет, просто как-то я не ожидала.

– Дедушка давно умер.

– А зачем он их убил?

– Я не очень уверен, что это мой дедушка. Похож на фотографии. Я не знаю, зачем я читал эти старые газеты в архив. Было интересно, как жили люди в середине двадцатый век и раньше. Я думаю, может быть, это не он. Похожий. Или он, мы не знаем.

– Господи, ты так просто говоришь об этом!

– Я его плохо помню. Он много смеялся и очень много курил. И еще он имел служанка абориджин, и она родила ему дочь. Но мы с ней не общаемся. У меня есть два другие тёти.

– То есть одна твоя тетя – наполовину австралоид?

– Да. И это мне не нравится.

– Почему?

– Я немного расист. Не люблю другие расы. Думаю, что надо сделать так, чтобы белые было много, а цветные меньше.

Я глубоко вдохнула. Вот и приехали. А с другой стороны, спроси любого моего соотечественника – он очень любит «цветных», как выражается Эварс? Арабов, негров, китайцев? Не чувствует превосходства белой расы? Не страдает европоцентризмом? Сам не преклоняется перед любым белым европейцем, не мечтает поехать в любую, самую занюханную европейскую страну, попить там кофейку/пивка/винца, поесть пиццу/пасту/шпикачки, покататься на гондолах/северных оленях/двухэтажных автобусах, влюбиться серьезно или не очень в сероглазого чеха, веселого француза, горячего итальянца, даже рассудительного немца или приятного во всех отношениях швейцарца? Как может быть неприятным человек, живущий в швейцарском кантоне? Или англичанин, флегматично бредущий по берегу серой речки, смотрящий в серое небо, мечтающий о завоевании мира, где есть другие краски?

Юлечка недавно мне призналась, что единственный человек, ради которого она могла бы бросить своего ветреного возлюбленного, это англичанин средних лет, с которым она второй год переписывается в Сети, фармацевт, живущий в каком-то провинциальном городишке типа нашего и чем-то очень приглянувшийся Юлечке, даже начавшей вспоминать плохо выученный когда-то английский ради такого случая. Чем приглянулся скучноватый, полноватый, плохо одетый, плохо побритый британский фармацевт Юлечке?

– Олга?

– Прости, задумалась.

– То есть?..

– То есть ушла немного в свои мысли. Жутковатая история, Эварс, которую ты мне только что рассказал.

– Как ты сказала? Жу… Шу…

– «Ж», жуткая. То есть страшная, неприятная, мрачная. Иными словами, плохая. Пугающая.

– Я понял. Шутковатая… Страшная шутка?

– Ну, в общем, да. А ты внешне похож на дедушку?

– Я? – Эварс рассмеялся. – Нет. Я другой. Холодно, давай сесть в машину. Ты теперь нормально дышать?

– Да, я теперь дышу вполне нормально, всё хорошо, – улыбнулась я.

Я ведь хороший психолог, ну, скажем так, – сносный. Образованный. Я читаю статьи в научно-популярных журналах, я хорошо, честно училась, у меня есть опыт и даже научное исследование на тему влияния образа родственников на развитие личности, защищенное как диссертация. Я вижу, что Эварс мирный и спокойный, комфортный в общении и стабильный, я была с ним близка и ничего странного, особенного не заметила. Мужчина и мужчина. У меня не бог весть какой опыт, но странность от нормы я ведь отличу? Почему тогда мне страшно?

– Ты пошутил насчет дедушки?

– Нет! Это правда. – Эварс улыбнулся. – Моя мама, его дочь, не верит, что это он убил. Говорит, что просто похож. А мой отец думает, что это правда.