— Ну и охрана! — заметил он тихо Лаптеву. — Как до сих пор все немцы не разбежались?

Когда все собрались, комбат стал говорить о той исключительной персональной ответственности, которую несет каждый за доверенных ему немцев, о том, какие меры он должен принимать, если будут замечены попытки к бегству.

— А если немец побег, мне за ним бежать или остальных караулить? — спросил мальчишка-подросток, который водил немцев на строительство шоссейной дороги.

Комбат сделал свирепое лицо.

— Сколько тебе лет? Кто тебе немцев доверил? Что у вас в транспортном с ума посходили, что ли?

— Да у нас в транспортном почти одни бабы. Они с немцами не хочут. А я немцев строго держу, — солидно сказал мальчишка.

Послышался смех, да и сам Хромов против воли улыбнулся.

— Наступила весна, — продолжал он, — опасность побегов увеличивается. Сейчас уж, поди, не один немец в дорогу собирается. Вы ни на минуту не должны выпускать их из поля зрения. Никаких самовольных отлучек с рабочего места. Кто не подчиняется, рапорт мне. Я с ними управлюсь.

— Стыда с ними не оберешься, — заметила пожилая женщина в белом платочке. — Поминутно до ветру. А ведь мы — женщины. Не следом же идти! Это уж издевка над нами получается… Что мужики наши убитые, так мы лучшей работы не заслужили?

Комбат закусил губу, сделав вид, что не слышал последнего замечания.

— Надеюсь, каждый из вас понял свою задачу? На виновных в допущении побега будет наложено строгое взыскание вплоть до суда.

— Не пугай ты людей, — подтолкнул комбата Лаптев.

Тамара сидела в уголке. Она только что вернулась из леса, усталая, в тяжелых мокрых сапогах. Все собрание она промолчала, исподлобья поглядывая на Хромова.

— Ну, что скажешь, Черепанова? — обратился к ней комбат. — У тебя ведь самый трудный участок. Как думаешь организовать дело?

— У меня оно и так организовано, — устало ответила Тамара. — Кому не доверяю, за тем слежу, а остальные и без охраны работают.

— Как же это ты знаешь, кому можно доверять, а кому нельзя? — с ехидством спросил Хромов.

— По работе видно. Я вам так скажу: чем строже с ними, тем скорее они бежать соберутся.

— Ну, лаптевская выучка! — развел руками комбат. — Ты еще молода, Черепанова, мало каши ела, чтоб такие выводы делать.

Тамара встала, забрала свою сумку и пошла к двери:

— Сами их тогда и стерегите!

Комбат закрыл совещание. По дороге в лагерь спросил Лаптева:

— Ты что все время молчал?

— Молчал потому, что не во всем с тобой согласен. Что ж мы наши разногласия будем, как сор из избы выносить?

Хромов промолчал и только у самого лагеря заговорил снова:

— Я вижу, эта Черепанова под твоим влиянием находится. Уж не влюбилась ли в тебя, а?

— Ну, знаешь! Она же совсем девчонка.

— И хорошенькая девчонка! — комбат даже языком цокнул. — Шустренькая, люблю таких… Познакомил бы меня с ней поближе.

— Да ведь ты женат, — даже опешил Лаптев.

— Ну, подумаешь… — ничуть не смутился Хромов. — Жена где-то за тридевять земель, считай, что почти холост.

— Оставим этот разговор.

Вечером, возвращаясь домой, Лаптев прошел мимо окон Татьяны Герасимовны, в которых еще горел свет. Он остановился. После минутного колебания откинул крюк на калитке и вошел во двор. Домик был маленький, всего в три окна, с низеньким крылечком. Во дворе было чисто заметено, аккуратно сложена большая поленница дров. В стойле шумно жевала корова.

На стук вышла сама Татьяна Герасимовна в безрукавной старой ситцевой кофтенке. Увидев Лаптева, она метнулась в избу, схватила большой платок и накинула на плечи.

— Я некстати? — здороваясь, спросил Лаптев. — Вы уже спать ложитесь?

— Какое там спать! — отозвалась Татьяна Герасимовна. — Мать с ребятами легла, а я было хотела за дела садиться. Чаю не хочешь? Самовар еще не простыл.

Он поблагодарил и отказался, в горнице сел напротив нее и смущенно улыбнулся. Она усмехнулась тоже.

— Аль случилось чего?

— Ничего не случилось. Просто шел мимо, настроение у меня было паршивое, хотелось с кем-нибудь поговорить, совета спросить… Вот и зашел к вам.

— Нашел у кого совета спрашивать, — она покачала головой. — Вся моя наука — три класса ликбеза с грехом пополам. Тебе ли со мной советоваться, ты ученый, образованный человек, небось, институт закончил?

— Закончить-то закончил, но мудрость человеческая не институтами измеряется.

Татьяна Герасимовна слушала Лаптева, а он от нее глаз не мог отвести, так нравилась она ему в этой домашней кофточке и мягком платке на плечах. Он немного подвинулся к ней, покосившись на соседнюю комнату.

— Я вас очень уважаю, вы хорошая, Татьяна Герасимовна… Я вам сейчас все расскажу.

Лаптев, торопливо и волнуясь, стал рассказывать ей о своих постоянных разногласиях с Хромовым, о том, как они разно понимают вопрос о немцах, как трудно им поэтому работать вместе. Она слушала внимательно.

— Да что тебе Хромов? — сказала наконец. — Как об этом деле выше-то понимают?

— Найдутся такие и выше, что Хромова поддержат.

— А ты все равно не поддавайся, Матвеич, — понизив голос, посоветовала она. — Немцы тоже ведь люди. Дело ли это? Намедни вижу: Хромов твой посередь дороги немца остановил, кулаками машет, матом садит, — она задумалась вдруг, а потом уже веселее добавила: — А с другой стороны, скажу тебе, Матвеич, есть за что Хромова и похвалить. Человек он дельный. В лагере у вас чистота, порядок, люди на работу выходят без проволочек, дисциплина неплохая. Так ведь?

— Это верно, — с удовольствием согласился Лаптев. — И человек он, заметьте, честный, уж он государственной копейкой не воспользуется, надо отдать справедливость.

— Вот ты и попробуй с ним еще раз поговорить по-хорошему. Вода мельницу ломает. Главное, голову не вешай. Так ведь, брат Матвеич?

— Так, — согласился Лаптев и подвинулся к ней еще ближе. Она прищурила глаза, спросила удивленно:

— Ты чего это?

Лаптев смутился.

— Вы на меня не сердитесь, что я пришел?

— Чего ж сердиться? Заходи во всякое время. К тому же, знаешь, мое дело вдовье, — Татьяна Герасимовна засмеялась тихонько. — Шучу, шучу, приходи запросто.

В сенях Лаптев пожал ее теплую, мягкую руку и очень неохотно ушел. Она постояла немного на крылечке, кутаясь в платок и глядя в холодную весеннюю темноту.

11

Утром чуть свет Тамара повела немцев к драге «Изумруд» заканчивать постройку лотка. Было ясно, холодно, седой иней покрывал уже просохшую землю. Немцы шагали быстро, чтобы согреться. Миновали поселок, вышли на берег Чиса и направились кратчайшим путем прямо к драге. Послышался резкий прерывистый гудок, возвещавший окончание ночной смены. Пока спускались по крутому склону, от драги отчалила