Шрифт:
Закладка:
Я беру свой черный цельнозерновой хлеб, намазываю на него хумус и откусываю с трепетным восторгом. Как вкусно. Послушаем, что нужно от меня этому изысканному господину. Тем временем вычеркиваю из своей мысленной записной книжки пункт, который вношу туда ежедневно: не забывай каждый день посвящать хотя бы несколько минут примитивному удовольствию.
«Говорите, Люцифер. В конечном счете вам удалось добиться обеда со мной. Что такого важного вам необходимо мне сообщить?»
«Мне кажется, Леонард, вы упускаете из виду один важный момент, и я здесь, чтобы привлечь к нему ваше внимание, скажем… другим способом».
Технически в этот раз он начал неудачно: сходу стал подвергать сомнению мою позицию и указывать на мои недостатки, что противоречит как минимум трем страницам учебника по основам коммуникации. Контроль базируется, в том числе, и на этом – делать правильные шаги. Я решаю не вмешиваться: хочу, чтобы он продолжал говорить, и хочу вернуться домой. Дело занимает больше времени, чем я ожидал.
«И какой же момент, по-вашему, я упускаю?»
«Вы недооцениваете Лизу. Вам кажется, что она слегка поехавшая головой старушка, и все ее речи – бред сумасшедшей».
Забавно: каждый раз, когда он говорит, я с ним соглашаюсь не меньше трех раз.
«Да. И что?»
«Вы ошибаетесь, Леонард. Лиза именно та, за кого себя выдает. И способна выполнить то, о чем говорит».
«Ага. Следовательно?» – снова соглашаюсь я, дегустируя чудесный хумус из нута.
Признаю, что мое поведение в данном случае несколько агрессивно и вызывающе. Но раз он играет со мной, я могу ответить тем же. Мне терять нечего. Посмотрим, сколько он продержится. Ну и потом: когда проявляешь немного нахальства, люди ведут себя по-другому.
Я много говорил об этом с Джеймсом, потому что в начале стажировки его необыкновенная элегантность сопровождалась чрезмерной деликатностью: «Можно быть вежливым и в то же время авторитетным», – твердил я ему бесчисленное количество раз. – «Помни: с тобой обращаются так, как ты позволяешь с собой обращаться».
«Вы настолько уверены в невозможности существования Бога, в частности Бога во плоти, что преднамеренно отказываетесь допускать, что это все может оказаться правдой. Так вот, вы ошибаетесь».
«Ага-ага. И что дальше?» – Я по-прежнему веду себя как придурок и продолжаю поглощать хлеб. И тут происходит чудо.
Он перестал улыбаться. Вот это да, я разозлил самого Люцифера. Я вижу, как его челюсти сжались, и замечаю, что он стиснул зубы. Глаза слегка прищурены. Они такие темные, что не получается увидеть, сузились ли зрачки, но готов поклясться, что сузились. Он слегка наклоняет голову вперед, что придает ему угрожающий вид: как будто зверь приготовился к нападению. Хищный зверь, следовало бы уточнить. Не знаю, чувствовать себя испуганным или польщенным. Поскольку я не верю, что это Люцифер, выбираю последнее. При желании любой может поступить так же:
любой человек способен выбирать, как себя чувствовать каждую минуту. Мы, живые существа, не обладаем возможностью контролировать события, во всяком случае, не всегда. Но у нас всегда, повторяю – всегда, есть право выбрать, что чувствовать по отношению к происходящему.
«А сейчас послушайте меня».
При этих словах выражение его лица становится еще более угрожающим и диким, воздух ощущается очень странно (не знаю, как еще описать то, что я испытываю), а мир вокруг неожиданно чернеет. Его глубокий глухой голос как будто кувалдой бьет мне по сердцу. Вибрация доходит до самых костей. Каждый мой мускул парализован. Наверное, у меня в руке кусок хлеба, не знаю. Вокруг темно. Люди неподвижны, как в фильме, который поставили на паузу. Ноттинг-Хилл перестал гудеть, издавать запахи, существовать. Все, что мне доступно, – холод, безмолвие, мрак. Ощущение тоски и… паника?
«Папа, ты хороший?»
Не знаю, почему в голову приходит моя дочь, вопрошающая: хороший ли я. По-прежнему чувствую темноту. Господи, да я в курсе, что нельзя «чувствовать» темноту, но я ее чувствую. Это факт окружающей среды, потому что физически все лишено света. Но это еще и ощущение. Это внешний мрак, который переходит во внутренний. Если бы мои внутренности не тряслись от страха, я бы, наверное, убежал с дикими криками. Где-то далеко ритмично бьется мое сердце. Тоска неожиданно становится такой пронзительной, что я теряю здравый смысл и возможность вдохнуть. Если это лишь намек на то, как чувствуешь себя в аду, мне хватит, чтобы кинуться искупать свои грехи. Прошла секунда, может две. Потом он расслабляется, и мир вновь начинает дышать.
И ко мне тоже возвращается дыхание, хотя есть больше совсем не хочется.
«Теперь я привлек ваше внимание?»
Я сглатываю. Краем глаза проверяю других людей в ресторане. Судя по всему, никто ничего не заметил.
«Да». У меня совсем прошло желание быть милым. Противно признавать, но он меня напугал. Скажу Джеймсу, что даже я иногда ненадолго теряю концентрацию. И естественно, добавлю, что на самом деле имеет значение лишь то, сколько времени требуется, чтобы ее восстановить.
Как бы то ни было, следует признать, что все мое внимание сейчас полностью на нем. Не уверен, что сейчас произошло, но теперь я десять раз подумаю, прежде чем применять мою технику «ага-ага» к этому персонажу. С другими она прекрасно работала. Я не понимаю природу замеченных мною изменений и от чего меня так трясло.
«Очень хорошо», – говорит он, – «теперь немного прогуляемся. Это пастбище жвачных мне надоело. Хочется вдохнуть немного загрязненного воздуха, он напоминает мне о доме».
И уже через секунду мы оказываемся на улице, шагая мимо лотков, где продаются наушники сомнительного происхождения и прилавков с оливками посредственного качества. Мрак, стоявший несколько мгновений назад, уступил место спокойному солнечному лондонскому дню. Небо, облака, ветер: все в порядке и под контролем. Наверное.
«Леонард, вам следует воспринимать Лизу всерьез. Она действительно намерена вынести приговор этой планете».
«Люцифер, вы действительно в это верите? Верите, что Лиза – Бог?»
«Я не верю, я знаю. И знаю
