Собравшиеся с обеих сторон улицы на тротуарах зрители больше всего интересовались Таксилем; на него указывали пальцами и сообщали друг другу:

— Да, да, это Таксиль, тот самый, да, это он, главный разоблачитель масонов и Сатаны, да, да, вот этот полный человек в пенсне…

Процессия вернулась в собор, из которого вышла; делегаты постепенно разместились в этом импровизированном зале заседаний. Таксиль оказался одним из последних, проходивших в собор. Площадь была заполнена людьми. Когда знаменитый сатаноборец проходил, они почтительно расступились и приветствовали его аплодисментами и возгласами: «Эвива Таксиль!» Он остановился, снял шляпу, низко поклонился толпе и смиренно, но громко произнес:

— Возносите хвалу не мне, но богу, который меня обратил!

Разразилась буря аплодисментов. Слышались возгласы:

— Он святой, святой!

Таксиль проследовал в церковь. Он прошел на тот клирос, где были оборудованы ложи для представителей прессы, и сел на свободное место. Вскоре к нему подбежал монашек, посланный архиепископом Валюсси из президиума, с приглашением занять место за столом руководства. Таксиль встал, поклонился посланцу и сказал:

— Прошу выразить отцу архиепископу мою искреннюю благодарность, но я хотел бы остаться, мое скромное место здесь…

Монашек удалился, а разыгранная Таксилем сцена не осталась незамеченной всем залом: посланец указал выразительным жестом в сторону стола президиума, куда просили пересесть Таксиля, и следившие за этой пантомимой делегаты поняли суть дела — они должны были оценить скромность Таксиля.

Конгресс открылся. В своей вступительной речи радушный хозяин, трентский архиепископ Луиджи Валюсси, не преминул напомнить о славной традиции города, обессмертившего себя наименованием знаменитого исторического вселенского собора; он призвал, конечно, делегатов конгресса столь же воинственно сокрушать сатаномасонство, как сокрушал Тридентский собор протестантизм. С большим чувством под ликующие возгласы делегатов огласил председательствующий благословляющее послание папы, потом занялся организационными вопросами работы конгресса; сообщил, в частности, о том, что, помимо пленарных заседаний, будут работать четыре секции: «масонское учение», «масонская деятельность», «масонская молитвенная практика», «антимасонская борьба». Отметим, что первой секцией был назначен руководить знакомый нам каноник Мустель, а второй — один теолог из Канады.

Первым выступил с речью, встреченный громовой овацией и воплями «Эвива!», не кто иной, как инициатор и духовный отец конгресса Таксиль. Речь его была довольно заурядна по содержанию, ибо что он мог сказать нового по сравнению с тем, что многократно писал в своих книгах? Но она была достаточно патетична по своему тону, чтобы вызвать новый взрыв аплодисментов и выкриков.

Потом рекой полились еще речи. Миссионер из Западной Африки рассказал о кознях масонов в африканских джунглях и о сатанинских мастерских, в тех джунглях функционирующих. В выступлениях последующих ораторов излагался материал исторический, догматический, библейский, патристический и всевозможный иной — все в доказательство того, что масонство есть церковь и синагога Сатаны, каковой когда-то, правда, был побежден архангелом Михаилом по поручению господа, но по соображениям, только ему, богу, известным, оставлен в живых и при исполнении своих тлетворных и пагубных обязанностей. Обильно цитировались писания Таксиля, Батайля, Марджиотты, Морэна и больше всего — Дианы Воган. О ее разоблачениях говорил почти каждый выступавший, причем неоднократно делались ссылки на письма, в которых самые высокопоставленные деятели курии передавали ей благословение папы и свое собственное и выражали всяческое одобрение ее деятельности. Особую роль играли актуальные сообщения делегатов с разных концов земного шара о том, как орудуют палладисты на их территории. Оказывалось, что сатанинские промышленные предприятия и мастерские, отапливаемые адским пламенем, существуют и работают не только под гибралтарской скалой, но и во многих других пунктах земного шара. Все это должно было вызвать у делегатов конгресса, у церкви, да и у всего благонамеренного человечества страшную тревогу за судьбу последнего и за судьбу всего мироздания, сотворенного Всемогущим, ибо создавало убедительное впечатление того, что антибог мобилизовал в своей борьбе против бога колоссальные силы, и если оставшиеся верными Всемогущему не придут ему на помощь, то неизвестно, чем дело кончится.

На третий день конгресса в его плавном течении начались осложнения.

Открыл заседание и председательствовал на нем кардинал из Зальцбурга Халлер. Таксилю было известно, что этот церковный сановник пользуется особым расположением папы Льва и что святейший обязал его пребывать на конгрессе от начала до конца и уехать только после полного его окончания. Кардинал начал заседание с того, что, сославшись на приветственную телеграмму, которую папа прислал конгрессу, еще раз призвал его делегатов вооружиться духовным оружием для искоренения масонской чумы. После этого французский аббат Брюжион долго рассказывал о том, как в римском палаццо Боргезе масоны занимаются осквернением освященных гостий. За ним немецкий священник Шварц, депутат Вюртембергского ландтага, во всеоружии логической и богословской аргументации неопровержимо доказал, что атеизм неминуемо ведет к сатанизму, и наоборот. Потом на трибуну поднялся представитель кельнского архиепископа монсеньор Грацфельдт. В корректной и сдержанной манере на хорошем итальянском языке этот больше похожий на профессора, чем на прелата, человек произносит речь, вызывающую почти всеобщее возбуждение и даже возмущение.

— Многоуважаемые и досточтимые отцы и господа! — начинает многоученый доктор канонического права. — Не может быть никаких сомнений в том, что девять десятых всего того, что здесь говорилось о доктринальной и культовой стороне масонства, соответствует истинному положению вещей. Отсюда вытекает наше безоговорочное отрицательное отношение к этому движению, являющемуся врагом католицизма и христианства в целом.

Зал насторожился: во-первых, в самом тоне речи и в выражениях, употребляемых оратором, нет той остервенелости, к которой за два дня конгресса привыкли делегаты. Во-вторых, «девять десятых», почему же не все десять? Какие резервы для возражений и оговорок оставляет себе архиепископ?

Воздав публикуемой антимасонской литературе несколько комплиментов, правда довольно сдержанных, оратор продолжает:

— Мы не можем, однако, забывать, дорогие отцы и господа, слов нашего спасителя о пшенице и плевелах. И если даже только одна десятая всего урожая может состоять из плевел, хороший хозяин будет их отсеивать. Я имею в виду писания, появляющиеся в печати под именем Дианы Воган. Удивительно, что по поводу разоблачений, которые делает автор, до сих пор не раздалось ни одного призыва к их проверке. Между тем недоверие к ним вполне обосновывается тем, что личность Дианы Воган покрыта некоей мистической тайной: никто не знает, кто она, где и при каких обстоятельствах она пришла в лоно церкви, кто крестил ее и кто приобщал в первый раз святых тайн, да и где она вообще пребывает.

В зале поднялся шум. Было ясно, что подавляющее большинство делегатов с возмущением отвергает позицию оратора. Взоры многих устремились на ложу прессы, но Таксиля там не было — в этот день он с утра