Шрифт:
Закладка:
Влада шла неторопко через рощицу: то останавливалась, то снова шагала, а Чермный неотступно за ней – след в след, отстав шагов на десяток. Хотел подойти ближе, руку протянуть, ухватить за долгую косу, но себя удержал. Так и довёл ведунью окаянную до хоромины Божетеха, встал за черемухой и провожал горячим взглядом чужую жену, что поднялась на крыльцо широкое и вскоре скрылась за крепкой дверью.
– Ладно, ведунья, иди, – шипел Глеб, злобился. – Только знай, нос тебе пёсий, а не Нежата.
Вышел из зарослей черёмуховых и поспешил к посадам. Дорогой раздумывал и крепенько, да так, что едва не прошёл мимо хоромины, в которой поселились с сивоусым. Дом-то заметный: богатый и просторный. Челяди полно: Кривые завсегда богатством владели, преумножали злато. С Чермными водили дружбу и кое-какое родство тоже было. Не единожды Кривые умыкали невест из их весей, да и Чермные в долгу не оставались.
Кривой принял Глеба радушно, и ни словом не обмолвился, что изверг он, Волк Лютый. Нестор – мужик разумный, молчаливый, а через то и везучий. А как иначе? Удача говорливых не привечает. Вот и теперь, увидав Глеба, Нестор Кривой, стоявший на крыльце, промолчал, только бровь изогнул высоко, мол, ходок ты.
– Здрав будь, – Глеб встал рядом с Кривым, прислонился к столбушку крылечному широким плечом. – Скажи-ка, Нестор, верно ли, что вече скоро?
– Угу, – кивнул и глянул не без интереса.
– Когда ж?
– А кто его знает. Через десяток-другой дён. А тебе-то что, Глеб? – прищурился.
– Князя ждут? – Глеб пригладил бороду.
– Угу. А как без князя-то? – и снова смотрел Нестор, будто ждал чего.
– Так в колокол без князя стукнут. Ай, не так? – Чермный не спешил заводить разговор об ушлом Завиде.
– Может так, а может и не так, – Нестор и сам сторожился.
– А как не так, если князь с дружиной опричь Плескова ходит, а колокол тут звонит?
– Так потому и звонит, что Плесков далече, – Нестор брови свел, кулаки сжал. – Придёт дружина и ни вече, ни колокола.
– Угу, – отозвался Чермный. – Ты вот что, Нестор, жёнку свою с детьми отправляй-ка в Окуни. Время не трать понапрасну. Понял ли?
Кривой оглядел Глеба внимательно, да и пошёл в домину, не кинув не единого словечка. Глеб знал его повадку, а потому разумел – отправит семью вон из Новограда, послушается совета. Шагнул в тёмные сени вслед за хозяином, и двинулся до гридни, где поселился.
– Во как, – Вадим поднял голову. – Вижу, морда не расцарапана, стало быть, не отказала ведунья.
С тех слов Глеба аж передёрнуло! Озлился, и высказал, как сплюнул:
– Не отказала, вот только не мне, – прошипел злобливо и повалился на лавку, как был в сапогах и опояске. – Ты, Вадим, о ней мне больше не говори. Про Нежату выспросил?
Вадим пригладил усы свои сивые, и поведал:
– Потолокся я средь посадных, поспрашивал. Говорят, Нежата разумный. Род свой не забывает, но и людишках печется. Не обирает, мзды не выпрашивает. Заместо князя дела делает, да и не в убыток. При нём и купчинам дышать легшее, и ремесленным. Торговая сторонка и вовсе в открытую кричит, что не тот брат на княжение сел. Разумеешь? Если б не Нежата, уж давно бы кровью умывались. С соседями уговорился, торгует, а те в казну башляют по деньге с насады, по полденьги с лодки. Торжище дешевле стало, народец вздохнул. Товара-то везут много, токмо успевай купить. Челядинцев, что с прошлого похода привели, наделил землицей, отправил поля и репища распахивать. Хлеба много будет. Нежата держится скромно, пить не пьёт, жёны родовитые… – тут Вадим закашлялся, но не промолчал: – Вот разве что Влада. Прознают новоградцы, что жена у него ведунья, так и… Глебка, я так мыслю, что Скоры княжьего стола не упустят, а уж какой брат будет там сидеть то дело десятое. Спихнет вече Завида, так Нежата усядется.
– Спихнут, говоришь? У него дружина крепкая, употеешь спихивать. Завид свой кус из зубов не выпустит запросто так. И вои его прикормлены, чай, не захотят терять добычи. А при Завиде она богатая. Кровь прольется, казна опустеет, – Глеб пригладил бороду широкой ладонью.
– С чего это казне пустеть? – Вадим щурился, не соглашался.
– С того, сивоусый. Сядет Нежата на стол, а дружина у Завида останется. Чем воевать будет? Наймитам придется платить, так они дорого спросят. Долгонько потом Новоград будет разгребать, наново подниматься. А соседи не дураки, вмиг вцепятся и отгрызут кус землицы да жирный. Нет, Вадим, просто не будет, легко не выйдет, – Глеб замолк, уселся на лавке и уставился в стену.
Думки шевелились, шебуршались, а Чермный и не мешал им. Малое время спустя, уцепился за одну мыслишку, а уж за ней и другая потянулась.
– Спать давай, Вадим. Завтра дел невпроворот, – Глеб скинул сапоги, опояску, рубаху бросил, да и улегся.
Вадим поворчал недолго и захрапел звонко, а Чермному и не до дядьки вовсе! Думка крепко засела в голове, да обнадежила. Разумел, что придется ужом извиться, семь потов пролить, стяжая желаемое.
– Ништо, сдюжу. Куш велик, да мил. Сдюжу, – с тем и уснул крепко.
Во сне улыбался, как подлеток, шептал чего-то, пока дядька поживший не разбудил и не принялся смеяться над племянничком дурковатым.
– Вставай, Владка! Сколь спать-то можно!
Влада глаза распахнула, оглядела Беляну, что уселась на ее лавке: коса распущена, волосы золотые по спине пожаром.
– Белянушка, ты чего? Ай, беда? Рассвет едва занялся, еще спать и спать, – Владка села, волосы пригладила, провела ладошкой по лицу, сгоняя сон.
– Ты мне и скажи, беда, нет ли? Чего, чего смотришь? Говори, что с мужем? Вечор задремала я, не дождалась, – рыжуха глаза пучила любопытствуя. – Уговорились? Да не молчи ты, окаянная.
– Не знаю, что и сказать тебе, – ведунья голову опустила. – Чудно как-то, Белянушка. Шла, хотела упрекать. Зарок ведь сам давал, я его не неволила. А как увидала, так и слова все растерялись, сама к нему кинулась.
– Ой, ты… – рыжуха зарумянилась, приложила ладони к щекам. – И чего?
– Говорит, любит меня. Говорит, что возвысит, перед всеми женой своей наречёт. Просил обождать, смолчать о нас… – Влада говорила тихо, будто тревожилась.
– Тю-ю-ю, дурка. Опять ухи развесила? Эдак ждать будешь тьму лет. Он к тебе по ночам бегать станет, а ты стариться. Владка, да очнись ты, кому веришь? Он родовитый и жёны у него под стать.
– Знаю. Умом понимаю, что надо высказать ему, обиду свою излить, а не могу, – ведунья голосом построжела. – Мне иное чудно, Беляна. Перед Нежатой я сама над собой не властна. Будто гнёт меня чужой волей, как травинку малую. Язык отнимается, коленки трясутся и силы утекают.
Рыжая прислонилась к стене, да и кинула слова горькие:
– Все они одинакие, Владушка. Выбирают нас, что коров на торгу, к себе в дом волокут, а там и помыкают, как вздумается. Слово поперёк не скажи, инако согнут подковой. Доля наша бабья – терпеть. Постарела жена, так не беда, новая сыщется помоложе, да покрасившее. А старуху в бабий кут до конца дней, пусть работает, пока хребет не переломится. Одна радость детки… – вздохнула Беляна, слезу утерла кулачком. – Разумею, что люб тебе Нежата, токмо знай, не всяк хорош, кто нам по нраву. Я нахлебалась по горло, ты ж знаешь…