— Да, постов не было, все жарили мясо и просто радовались жизни, даже оружия под рукой не оказалось. Мы зашли сзади, гвардейцы дружно ударили спереди. Дружно, но не одновременно, поэтому где-то треть степняков успела добраться до оружия и дать сильный отпор. Они все первые ряды гвардейцев перестреляли, но те все же их смяли, а в рубке против строя кочевники явно не сильны. Поэтому часть погибла, часть разбежалась под наши стрелы, а часть смогла ускакать.

— Так какие потери у степняков, а какие у наших? — спрашиваю я.

— У нас двое погибло, а у гвардейцев не меньше восьмидесяти. Ну, это примерно, их тела я не считал точно.

— Ого! А в Ратуше начальство уверяет, что потери маленькие! — удивляюсь я.

— Так они и есть маленькие, потому что удалось степняков застать совсем врасплох. Мы тут взяли своих пленников и уже разговорили нормально, так что все расклады знаем.

— Ну, не знаю. По виду главного гвардейца кажется, что потеряли не больше двадцати воинов, а перебили почти всех. А тут восемьдесят убитых и восемьдесят раненых — четверть Гвардии вышла из строя, а никаких еще солидных сил врага никто и в упор не видел!

Драгер с Кросом пожимают плечами, мол, что знаем, то и говорим.

— Так, а сколько степняков перебили? Сколько их вообще здесь было? Сколько сотен?

— Они не по сотням делятся. Было здесь два отряда, по двести с лишним воинов в каждом. Потом приплыл колдун, то есть ты и одного отряда не стало.

— Да я, вроде, столько народа не перебил. Посчитать не мог, конечно, в то время, так что точно не скажу.

— Зато нам попался немного грамотный степняк, он участвовал в сборе останков тех, кого точно ты на берегу приголубил. Убитых там вышло сто двадцать воинов, не считая лошадей, и раненых еще около восьмидесяти. Раненых мы, конечно, всех перекололи, когда нашли, — поясняет мне Драгер. — Но это тех, кого в этом бою нашли.

— Еще, Ольг, под твой удар попали оба Старших над отрядами, и один отряд степняков почти полностью. Осталось их всего человек сорок в этом отряде целыми, они сразу же погрузили своих раненых на подводы. Приставили к ним местных мужиков управлять и уехали к себе обратно в степь. Можно их догнать через три дня определенно, но Гвардия никуда выдвигаться в погоню не собирается. Вчера весь день своих хоронили, потом еще десяток раненых у них за ночь помер. Я спросил, почему тебя с собой сразу же не взяли, так старший над гвардейцами только заругался на меня, — обиженно рассказывает Крос. — Да дураки они полные, с твоей силой, Ольг, и потерь таких бы не было, и всех раненых ты бы спас!

— Так что, получается нашим четырем сотням и вам тоже противостояло только две с небольшим сотни молодых, еще неопытных степняков, которые сразу бросили нести службу, как их Старший погиб? — спрашивая я замолчавших Охотников.

— Получается так, когда добили раненых, свежих мертвецов нашли как раз под две сотни. Сорок или пятьдесят степняков успели уйти. Вскочили на лошадей, дали несколько залпов по Гвардии и ускакали.

— Так это получается, если и победа, то потеряли своих девяносто убитыми и восемьдесят ранеными против двухсот степняков. И это только потому, что они совсем молодые и неопытные, да еще попались в удобный момент. Так это Пиррова победа! Если на две сотни степняков Гвардия будет терять по сто пятьдесят своих. Это же вся Гвардия закончится, а у степняков и одной тысячи не погибнет! — делаю я закономерный вывод.

Про Пиррову победу Охотники ничего не знают, но общий смысл моих слов понимают.

Ну, как чувствовал, что врет безнадежно командир Гвардии. И двести мной убитых и раненых себе приписал, а число погибших гвардейцев раза в четыре уменьшил! Вот ведь какая гнида!

Нет, с такими тщеславными командирами город скоро окажется в полной заднице!

Глава 8

Вечером мы все же здорово накидались по поводу, что был суровый бой, погибло много хороших парней, а мы все по-прежнему живы и даже здоровы в эти смутные времена.

Живы, здоровы, много чего пережили и все еще можем выпить с боевыми товарищами хорошей ресы. Тем более, что ее довольно много у меня при себе имеется, то есть в мешке охранника лежит.

Все же хорошо, когда у тебя есть своя личная охрана, которая и носит все тяжелое, и костер разводит, и еду готовит.

Вот только никто Ятоша в приготовлении кулеша переплюнуть не может, поэтому за него наш первый тост:

— За моего спасителя! За славного Охотника Ятоша! Да пребудет его душа в мире постоянной охоты!

Гильдейские дружно полезли выбивать у меня чашку из руки своими чашками, так что пришлось сразу доливать.

Поэтому лечить никого я не пошел, а завалился в приготовленный мне личный шалаш, завернулся в теплый плащ, положил мешок с Палантирами под голову и тут же уснул на прохладном свежем воздухе, не забыв поставить сторожок.

Однако ночью его все же снял, дозорные гвардейцев и Гильдии шастают постоянно вокруг туда и сюда, спать мешают.

Так что степняки точно не проберутся отомстить за свой разгром, с дозорной службой в обоих подразделениях дело хорошо поставлено.

Рано утром попил водички вволю и пошел лечить гильдейских, всех поправил, а гвардейцев пока не стал. Пусть хоть немного раненых привезут с собой, а то и так все мои заслуги себе приписывают постоянно.

Полсотни я и так вылечил, а еще тридцать и в лазарете города полежат, чтобы начальство понимало, насколько от меня зависит. Взяли себе моду моих покойников себе приписывать, а от своих, как от теплого дерьма, постоянно отказываться!

Зато взял с собой Драгера, чтобы он показал мне в утренней темноте отдельно разбросанные захоронения гвардейцев.

Он-то все тут уже знает, в отличии от меня, знает, где хоронили павших.

— Так, тут тридцать могил, там — двадцать четыре, и за тем холмиком еще тридцать шесть! Итого девяносто наших гвардейцев сложили голову в этом сражении на берегу Протвы! За двести степняков всего-то! Да это не победа никакая, а страшный разгром!

Потом смотрю на быстро приведенного подчиненными заместителя командира Гвардии, которому уже доложили, что Мастер Ольг с недовольным видом с