– Подтверждаю…

– Есть ли на территории участка какие-то другие тайники? Все ли сокровища найдены?

– В туалете под крышей посмотрите…

– Почему именно там?

– Больше негде было…

Рьяные помощники Туровича бросились к постройке и вскоре извлекли из деревянной крыши банку с золотыми монетами. Были где-то на участке и другие золотые захоронения, но то ли от волнения, то ли от возрастного склероза у Бельковича память отшибло напрочь. «А вдруг не будут весь участок перекапывать, когда меня расстреляют, жена найдет тайник и будет на что жить в старости!» – мелькнуло в голове упитанного вчерашнего заготовителя, и на очередной вопрос о наличии других сокровищ он ответил отрицательно. Теплилась надежда увидеть дорогую супругу еще раз, однако в окне за занавесками торчал все тот же силуэт чекиста. Бельковичу подумалось вдруг, не показалось ли, что видел заплаканное лицо благоверной, с которой прожил в любви и согласии не один десяток лет. В груди и вовсе защемило от мысли, что, возможно, видел ее в последний раз.

По дороге в столичный следственный изолятор арестованный Белькович проклинал и прошлую жизнь, и настоящую, поскольку света в конце тоннеля ожидать не приходилось. Жаль было и себя, согрешившего, в своем необузданном желании богатого дома и сытой устроенной жизни, и ни в чем не повинную семью. Хотя почему неповинную? Домочадцы быстро привыкли к большим деньгам и недоумевали, когда их не было, что вновь толкало Бельковича на кооперативное добывание средств.

30

За несколько бесконечных суток, проведенных Елизаветой Киршевич в «музыкальной шкатулке», она отвыкла от темноты, голова гудела и плохо соображала, ноги то и дело подкашивались, теряя тапки. Конвойный вел арестованную по длинному темному коридору, который по ходу движения из узкого проема, рассчитанного на прохождение одной персоны, расширялся поначалу до метра, а вскоре и вовсе до двух. Кабинет следователя сильно пропах валерьянкой, отчего подследственной на мгновенье стало легче дышать.

Щуплый седовласый следователь госбезопасности сидел спиной к запыленному окну у потертого стола. Привычным жестом он указал испуганной бывшей сотруднице районной потребкооперации на прибитую наглухо деревянную табуретку.

– Фамилия?

– Киршевич, – дрожащим от страха голосом пролепетала Елизавета Юрьевна.

– Должность?

– Заведующая колбасным цехом…

Голос взволнованной женщины становился глуше.

– Вам понятно, почему задержаны? Чего молчишь? Колбаса поперек горла стала?

Елизавета вдруг заметила на грязном стекле перебирающую лапками черно-синюю муху, запутавшуюся в паутине. И такой тщедушной отныне показалась ей жизнь, похожая на барахтанье непутевой мухи на невымытом стекле, так жалко стало себя, что слезы полились рекой.

– На вот, выпей, успокойся, – капитан поставил перед Киршевич стакан воды. – Что сделано – то сделано, – не то чтобы проникся Беспалов к внезапной женской слабости, по многолетнему опыту чекисту стало понятно, что давить на даму нет никаких оснований. Спекулянтка сама все расскажет, прямо сейчас.

Елизавета Киршевич призналась, что накопленные деньги не тратила, ибо со дня на день ожидала ареста и понимала, что украденное все равно придется отдать.

– На чем воровали?

Женщина, отпив воды, начала понемногу успокаиваться.

– Много хитростей в торговле.

– Например?

– Сверх нормы в мясной фарш, к примеру, добавляли свиную шкурку и воду… Недокапчивали изделия, колбаса поэтому больше весила.

– Вот тебе лист. Давай, голубушка, пиши все как на духу.

Киршевич, не сильно преуспевшая в грамоте, нацарапала, что казалось важным, прислушиваясь к каждому шороху за спиной и вздрагивая от любого звука в коридоре. Прощаясь с жизнью, она припомнила и «фонд Бородина», и специальные гири при взвешивании-обвешивании, и завышенные веса тары, и фиктивную температуру мяса, а так же иные хитрости, популярные в торговле во все времена.

Стоит ли удивляться, что первые же встречи с арестованными позволили говорить о размере хищений народного добра в сотни тысяч рублей. Статья 91-1 «Хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах» предусматривала в СССР наказание вплоть до смертной казни. Зная об этом, арестованные пытались купить себе жизнь ценой чистосердечного признания.

Так что после нескольких десятков допросов фигурантов громкого дела Беспалов был в курсе практически всей жизни в Оршицкой потребкооперации. Он нарочно томил в камере следственного изолятора главного идеолога и руководителя райпотребсоюза Марка Бородина, чтобы на первой же личной встрече пригвоздить его по делу и за дело.

Внедренная в камеру «шестерка» попыталась втереться в доверие к председателю Оршицкой кооперации, но каких-либо результатов популярный чекистский метод не дал – подсадная утка в лице экономиста и взяточника «Шурика» была расколота Марком на мелочи, когда конвоир подбросил бедняге пачку папирос. Отличный психолог и физиогномист Марк Наумович тут же сделал вывод и держался подальше от «своего» человечка в случайной компании. К тому же ему, привыкшему думать, анализировать и предугадывать на несколько шагов вперед, если не все, то многое стало понятно в момент задержания. Для того чтобы надеть наручники на такого известного человека, как он, к тому же представленного к высочайшей награде, нужно было иметь веские основания, подкрепленные приказом вышестоящего начальства. А вышестоящее начальство, зная, что Марк водит дружбу с председателем советского правительства Косыгиным, не решилось бы на арест без позволения Машерова. И если карательная система уже запущена, отмотать пленку назад не удастся, даже самому лучшему и дорогому адвокату. И это означает только одно: молчать и не прибавлять срок глупыми признаниями.

Прошедший все круги ада во время войны Бородин был готов к любому неискушенному быту, руководствуясь оптимистическим правилом: и в тюрьме люди живут. Не теряя самообладания, держался спокойно, особняком, стараясь не выделяться и никому в друзья не навязываться.

Как только в кабинет, специально отведенный для допросов, конвоир ввел Марка Бородина, Беспалов почувствовал себя крайне неуютно. И дело было даже не в том, какими жгучими узко посаженными большими глазами рассматривал его подследственный: черный глубокий взгляд был рядом и не здесь. Казалось, главного фигуранта дела вовсе не волнует, что с ним будет далее. Беспалов не мог понять, почему Бородина не пугала перспектива быть расстрелянным по приговору суда. Он даже позавидовал неиссякаемой стойкости духа этого худощавого человека с невероятно длинными изящными пальцами.

– Итак, Марк Наумович, мне известно, какое воровство процветало на вашем предприятии. Механизм громадного хищения социалистической собственности в общих чертах понятен. Мне хочется узнать конкретно ваши цели, для чего обкрадывали государство?

– Я бы не стал называть это воровством. Всегда все делал во благо общего дела, устраняя дефицит. В моих самых далеких сельских магазинах в любое время года можно купить любые продукты.

– В твоих? У тебя что, частная собственность? – от неожиданно нахального признания арестованного Беспалов