— Окей.

Славик подошёл к микрофону и объявил:

— А сейчас для вас прозвучит новая песня молодого московского музыканта Алексея Романова. Она называется «Сон». Исполнит наш новый клавишник…

Он отшатнулся от микрофона.

— Как тебя зовут, парень?

— Джон, — сказал я.

Сдавик снова наклонился к микрофону.

— Наш новый клавишник Джон. Девушкам он позволяет называть себя… Джони. И так… Медляк!

Эхо ревербератора подхватило и понесло: «Ляк-ляк-ляк-ляк…»

Петь я начал сразу:

— Снилось мне, неожиданно выпал снег….

Басист ударил своим «ту-дум» на «неожиданно» так неожиданно, что многие вздрогнули. А барабанщик ударил в тарелки на слово «выпал» и мороз пробежал по моей коже. Получилось неожиданно круто. Проигрыш я намеренно повторил, попискивая высокими струнами.

— … Жаль, что это только снилось мне, — закончил я петь.

— Фух! — выдохнул Славик. — Ну, ты, брат, дал им…

Он не нашёл какого-то слова и протянул мне руку, а в микрофон кикнул:

— Девушки! Это — Джони!

Девушки смотрели на меня подозрительно пристально. Мне захотелось похулиганить.

— Давай я «Пресли» сбацаю. Хаунд Дога?

Славик хмыкнул и посмотрел на Гутмана.

— Пресли запрещён худсоветом, — сказал тот. — Особенно Хаунд Дог. Да и не поймёт тут никто на площадке. Рокнрол ведь чистейший. Тут такое не прокатывает. Не Америка. Давайте лучше «Свит чайлд» споём. Я основную, он на подпевке по высоким. У нас никто не вытянет.

— Окей, — сказал Славик.

— Ладно, — пожал плечами я. — Два медляка подряд — не жирно?

— Нормально.

Я завёл шарманку под названием «Вермона» и мы втроём очень неплохо и исполнили «Дитя времени». Потом были песни Советской эстрады. Спели и песню Юрия Антонова «Для меня нет тебя прекрасней».

После большого «перекура», во время которого, я, вспомнив про Женьку Позднякова, метнулся ко входу, но выходить не стал. Контролёрша не впустила бы без билета, однозначно. Маякнув Женке, толкающемуся за невидимым барьером, я отошёл в сторону к сетке, Туда же подошёл и Поздняков. Рядом с ним толкались недовольные парни, слегка быковатые на вид.

— Это ты там, что ли на сцене пел? — недоверчиво вопросил клубный кореш.

— Я, Женя. Припахали. У них клавишник заболел. Вот и попросили.

— Молодца! Нормально ты про снег спел. Новая песня. Ну чо делать будем? Пацаны недовольны. Говорят, так н е договаривались… Башляй, по пятёрику, да мы пойдём.

Договаривались по трояку на брата.

— Готов и по пятёрику, базара нет. Но если подождёте, дам тридцать.

— Каждому, — улыбнулся Женька.

— На всех, Женя, на всех.

— А как мы их делить будем?

— Ладно, Жень, Берите двадцатник и валите.

Я полез в карман.

— Чо он такой наглый? — спросил один из «толпы». — Щас на ухо поставим и всё.

— Я тебе, блять, поставлю, Ухо. Это мой бизнес-партнёр. Через него тебе футболка оттопырилась по дешману.

— Ни хера себе, по дешману? Полтиник!

— Всё, бля, не трынди, а то вломлю, — прервал Женька рассуждения о справедливости. — Мы с ним вместе боремся ещё, а это даже важнее бизнеса. Правда, Жека?

— Точно, подтвердил я. Надо будет, я за Женьку, пасть порву и моргала выколю. И за вас встану, только за деньги.

— Да мы и сами кому хочешь моргала повыкалываем. Гы-гы-гы, — выразил своё отношение к происходящему другой интеллектуал.

Я посмотрел на Женьку. Тот пожал плечами и скривился.

— Короче. Вот вам по пятёрке, — выдал я Женьке двадцатку. — Хотите ждите, хотите нет. А мне на сцену пора.

Сыграли и спели ещё несколько песен из репертуара Славика. Потом я спел Антоновскую «Снова месяц взошёл на трон», ещё не спетую автором. Чужие песни мне были не нужны, но будущих советских авторов я объявлял, а зарубежных нет. Так, например, я без зазрения совести исполнил под гитару пару песен Джо Дасена.

Мне, после каждой исполненной песни, начинали хлопать. Девушки, естественно. Мастерку я снял и остался в футболке с индейцем, на которую обратили внимание и музыканты.

— Классный прикид у тебя, Джон. Стильно! Где брал? Я бы такую своему димке взял, — как-то сказал Славик.

— Сыну?

— Офигел, что ли? Брату! Мне двадцать два ещё. Нафиг жениться, когда вокруг такие девчёнки. Тебе, кстати, не предлагаю задержаться после танцев. Мы потом к Толику на фатеру едем. С девчонками, конечно. А ты, Джон, мимо кассы пока. Извини.

— Понятно. Я домой.

— Мы тебе машину дадим. За нами такси приедет, так мы тебя сначала отправим.

— Нормально! Спасибо! А футболку я тебе принесу. Какой у брата размер?

— Да он такой же худой, как и ты.

— Лады. Договорились. В следующую субботу принесу. Готовь сороковник.

— Замётано. Фирма?

— Вроде штаты, но хрен его знает. Цыгане щас такое лепят.

— Да не, я фирму отличаю. Настоящие.

Я мысленно усмехнулся, вспомнив, как эта «фирма» буквально через пару лет заполнит города СССР. И тут я вспомнил про холщевые сумки типа «торба» с отпечатанными на них: Пугачёвыми и Машинами времени. Это был настоящий бум. Их выпуск и можно было наладить. Но тут трафаретами не отделаешься. Нужна высокая печать.

Такие мысли промелькнули в голове, а я играл и играл, участвуя в подпевке, грамотно вставляя свою терцию или квинту. Басист уже перестал одобрительно кивать, оценивая мой вклад в общее творчество.

Вымотался я посильнее, чем на спортивных тренировках. И когда музыканты пришло такси, подъехавшее прямо к танцплощадке, я валился с ног. Ждал меня только Женька. Поэтому мы с ним забрались в двадцать четвёртую Волгу и отлично добрались до дома. Платить таксисту я не стал, так как мне было сказано, что «за всё уплачено, пацан», а он и не настаивал. Он лишь спросил:

— Славик твой брат, что ли?

— Ага, — сказал я.

— Понятно. Ну, прощай.

— До свиданья.

* * *

Мать встретила словами:

— Больше я тебя никуда не отпущу.

— Понятно, — не стал спорить я и вытащил из гитарного чехла триста восемьдесят рублей. — Вот честно заработанные деньги, но имей ввиду, что одна половина наша, а другая половина — Мишкиного отца.

— Сколько тут? — спросила мать, беря дрожащими руками четыре пачки рублёвок.

— Триста восемьдесят должно быть. Я не пересчитывал.

— Одна упаковка вскрыта.

— Потому триста восемьдесят, а не четыреста. Наши