— Чего тебе надо, мальчик?

— Мне бы для начала корыто, золотая рыбка, — позволил себе пошутить я.

— Какое корыто, мальчик. Иди, давай, до свидания!

— Мы с вами ехали в трамвае…

— Клава! Это тот мальчик, который здорово играет на гитаре! Про которого говорила вчера Татьяна!

— Екорный Бабай! — мысленно выругался я. — Так это та девчонка «трамвайная» стояла с двумя подругами возле сцены⁈ Значит, её зовут Татьяна⁈ Писец мне!

Из-за спины толстой Клавы «вынырнула» и подошла ко мне попутчица, сунувшая мне в карман три рубля.

— Чего пришёл? — заинтересованно спросила цыганка-незнакомка. Татьяна понравилась? Наша Татьяна всем нравится, да не все ей нравятся.

Я дёрнул плачами.

— Я её и не заметил вчера?

— Ха! — воскликнула Клава. — А кто тогда на неё пялился вчера?

Я улыбнулся.

— Я там ни на кого не пялился, хотя, было на кого и помимо вашей Татьяны.

Клава возмущённо выпучила глаза, вздохнула и хотела сказать, что-то резкое, но вдруг из стоявшей автомашины «Жигули» ВАЗ-2101 бордового цвета раздался мужской, откуда торчали чьи-то ноги в кожаных туфлях на босу ногу, раздался смех. Из машины, продолжая смеяться, вылез типичный цыган с гитарой и в бордовой кожаной жилетке. Отсмеявшись, цыган прищурился и сказал:

— Вот молодец, а! Так и надо с ними, с женщинами! Им палец отдашь, они руку откусят, сердце отдашь — жизнь заберут, а душу отдашь — в ад попадёшь. Меня Роман зовут.

Он протянул ладонь для рукопожатия.

— А ты… Дай угадаю…

— Не надо угадывать, — улыбнулся я. — Татьяна слышала, как меня зовут. Евгений!

— Ай, какой умный мальчик! — восхитился цыган и покачав головой из стороны в сторону, повторил. — Какой умный мальчик, а пришёл к цыганам… Зачем?

— Долг отдать.

Я сунул руку в карман и достав пачку «разнокалиберных» денег составлявших сотню, достал из неё четыре рубля четырьмя бумажками и протянул их цыганке-незнакомке. Остальное вернул в карман спортивных штанов и застегнул молнию.

— Спасибо, — сказал я. — Мне очень пригодились ваши деньги.

Цыганка скользнув взглядом по рублёвым купюрам нахмурилась.

— Я тебе давала меньше.

— Я из них сделал деньги. Это суд процент.

— Умный мальчик! — восхитился цыган. — Он знает про ссудный процент.

— Я тебе давала три, ты возвращаешь четыре. Сколько по-твоему это процентов? — улыбнулась цыганка.

— Рубль от трёх рублей — это треть, а значит — тридцать три, и три десятых процента и три в периоде, — хмыкнув, произнёс я.

— Умный мальчик! — в который уже раз повторил цыган. — Надо женить его на Татьяне. Возьми, Софа, деньги. Не обижай парня.

Цыганка, как уже мне стало понятно — Софа, взяла протянутые деньги и спрятала их себе за декольте.

— И на чём ты сделал деньги? — спросил цыган. — Если не секрет, конечно.

— Не секрет.

Я нырнул рукой в холщёвую сумку с чёрным профилем Джона Леннона и надписью «John Lennon» и достал бумажный свёрток с майкой, который передал цыгану. Тот взял, развернув, бросил серую обёрточную бумагу в открытую дверь на заднее сиденье жигулей, развернул футболку, поцокал языком, посмотрел на «шилд», который Грек неправильно назвал «лейбой», потрогал ткань и рассмотрел шов. Потом он покрутил головой и сказал:

— Печать хорошая, ткань плохая, советская. Сам делал?

Я покрутил головой.

— Понятно. Хороший самопал. Но ОБХСС возьмёт вас за, э-э-э, то место, которым мы, э-э-э…

— Я понял, — помог я ему. — Мне пофиг, мне нет четырнадцати.

Цыган переглянулся с цыганками.

— Умный мальчик! Надо точно женить его на Татьяне.

Цыган-Роман помолчал и спросил:

— Продаёшь?

Я покрутил головой.

— Почему?

— Передумал. Пасут тут вас.

— Пасут? — удивился цыган и огляделся вокруг. — Кто?

— Тот мужик, что стоит у перил с газетой. И ещё трое.

Цыган скосил глаза налево.

— Блять, — выругался он. — Проглядел! Заболтались мы девочки. Маякни всем Клава.

Цыган глубоко вздохнул и выдохнул.

— Знают, суки, что мы уезжаем, возьмут если сейчас, откупаться придётся. Закрывай лавочку, Софа!

— Поняла, Роман.

Она плавно отошла к товаркам, гадающим проходящим гражданам. В воскресный полдень центр города и недалёкие набережные: «Спортивная Гавань» и «Корабельная Набережная», становились прогулочной зоной отдыха для многих граждан.

Я беззастенчиво слил своих топтунов цыганам и подставил цыган милиции, выдав их за моих поставщиков футболок. Пусть, за неимением меня, как объекта правового поля, трясут их. Они ребята тёртые, выкрутятся. А мне какая-никакая передышка для «подумать» как жить дальше. Слишком быстро меня взяли в оборот. Хорошо работают органы внутренних дел. Кстати, это и КГБ могло меня пасти.

Появление на барахолке пацана с новым заграничным товаром могло говорить о новом канале контрабанды, а контрабандистов контора вербовала. Скорее всего, они только что взяли меня в оборот, предполагая наличие у меня родственника — контрабандиста. Часто жены моряков попадаются на продаже контрабандного товара, а через них «органы» выходят на мужей. Где контрабанда, там и валютные операции, а это статья подрасстрельная. Под её угрозой контрабандист идёт на подписку о сотрудничестве с КГБ.

То, что я вывел «службу» на цыган, даст мне «пару тактов паузы».

— Сыграешь что-нибудь? — прервал мои размышления цыган.

— Так она семиструнная…

— Сейчас перенастрою.

Цыган крутнул колки, побрынькал струнами и протянул мне инструмент. Я удивился, как он лихо перенастроил «семиструнку» под строй шестиструнной гитары. Мои пальцы взяли узкий гриф со сточенными ладами и глубокими потёртостями между ними.

— Рабочий инструмент, — подумал и ковырнул струны.

— Хорошо звучит, — похвалил я, накидывая гитарный ремень на шею.

— Хм! — выдохнул цыган и улыбнулся. — Ну-ну!

— Мохнатый шмель на душистый хмель… Цапля серая в камыши… А цыганская дочь за любимым в ночь по родству бродяжьей души, — пропел я, чуть-чуть гнусавя и тоскливо протянув звук «я» в последнем слове.

После короткой паузы я ударил по струнам и продолжил:

— Так вперёд за цыганской звездой кочевой на закат, где дрожат паруса. И глаза глядят с бесприютной тоской в багровеющие небеса…

— Ромалы! — крикнул цыган, вскинул руки расставил их в сторону и, стукнув чечёткой подошвами туфлей об асфальт, прошёлся «козырем».

Цыганки вдруг, все как одна, поплыли павами[13] под извлекаемые мной звуки, а после слов: «…Хоть на край Земли, хоть за край»,