— Зае*ал ты этим заводом. Кому ты там нужен?

— Что, плохо сыграл? — удивился я. — Почему день-то разочарований?

— Ты не поймёшь, — махнул рукой басист.

— Кстати, есть тема, — сказал я, понимая, что их надо добить. — Так и называется «По дороге разочарований».

— Ну ка, ну ка, мальчик. Это, кажется моё, — продолжил костя-клавишник. — Только не верещи пожалуйста. Распугаешь нам всех поклонниц.

Я снова тронул струны и пытаясь исполнить ритм в стиле «регги», запел:

— По дороге разочарований, словно очарованный пойду. Разум полон светлых начинаний, сердце чует новую беду.

— Во-во! Это про меня! Продолжай мальчик.

К этому моменту я дошёл до припева:

— То ли темнота глаза таращит, то ли тишина скрывает кри-и-ик. Где теперь искать тебя пропащий, оглянёшься ты уже старик.

— «Кри-и-ик» у него хорошо получился.

— Это про нас, пенсионеры! — барабанщик заржал и выдал нужный мне ритм.

— А хорошо пацан лабает! И тема прикольная! Рэгги, мать вашу. На русском языке! Ты где её спи*дил, пацан?

— В Москве был у музыкантов одних. Романов такой, знаете? Алексей?

— Нет, не знаем, мальчик, мы никакого Романова, но песня у него классная. А медляк у него есть на русском.

— Щас спою, — чуть пьяно качнувшись, сказал я.

«Снилось мне» я просто обожал и пел так трагически что слушатели обычно плакали, не взирая на пол и возраст. С Женькиным голосом это пока не прокатило, но получилось тоже неплохо.

— А «соляк»[11] какой у пацана не хилый. Сливай воду, Батон, — сказал после вздоха клавишник.

— А я что говорю? На пенсию! Все на пенсию! — это гитарист поддержал.

— А эту бы тему сегодня забабахать, — задумчиво проговорил басист.

— Не успеем снять, — покрутил головой костя-клавишник.

— Да что тут снимать? — возмутился басист. — Я сейчас могу сыграть.

— На басу и я сыграю.

— Да там простые аккорды.

— Аккорды! Аккорды везде простые! А интонация⁈ Чуешь, какая у парня интонация⁈ Петь ты будешь?

— Не-е-е… Там высоко в припеве. Не вытяну.

— И я не вытяну. И он не вытянет. А без припева песня — шлак. Тухлятина. Всех стошнит. И м еня стошнит в первую очередь.

— Тебя и без того стошнит, и я даже знаю, когда.

— А так стошнит гораздо раньше. Он когда икнул, меня уже тогда чуть не стошнило.

Я стоял и откровенно покатывался со смеху.

— Он ещё и ржёт над нами. Пришёл, опарафинил и ржёт, — это тот же клавишник, котоого от меня уже тошнило.

— Вот пусть он поёт и играет. А ты, пацан, может и не клавишах могёшь?

— Не могёшь, а могешь! — сказал я. — я в музыкальной школе учусь на гитаре и на фоно.

— Вот где собака порылась, — обрадовался гитарист. — Свой парень. Коллега. Теперь понятно на каких ты танцах играл. В филармонии, наверное. На утреннике детском.

— А хотя бы и на утреннике.

— Иди ка сюда, — позвал меня клавишник.

У него стояла двухклавиатурная восточногерманская Вермона Формация. Такие не убиваемые ничем клавиши мы с друзьями модернизировали в восьмидесятых, добавляя им возможности и давая новую жизнь.

— Неплохой орган для этого времени, — подумал я. — И что я им на таком сыграю? Партию из того же «Дыма на воде»? А почему бы и нет?

— А ну ка? Сыграй нам что-нибудь мальчик. Удиви ещё раз дяденек, чтобы Санька пошёл и повесился за сараем.

Он подмигнул мне, а глаза его были добрые-добрые. Костя был уже бухой в дымину. И я передумал играть «Дым». Пальцы сами ударили по клавишам «таттарататарата» вступление из песни «Дитя Времени» тех же Дип Пепл. Когда закончил вступление плакал клавишник.

Я притянул к себе микрофон, включил его и, продолжая подыгрывать себе на органе, запел: «Свит чайлд ин тайм, юл си зэ лайн…» Когда дошло до места где Гилан визжит, как резаная свинья, я вовремя услышал, как клавишник, обнимая басиста сказал:

— Если он сейчас завизжит, я не удержу в себе, меня вырвет. Его ультразвук, щекочет мне желудок.

Такого отношения к моему исполнению я выдержать не смог и разоржался прямо в микрофон. Мой гогот, напоминающий глас сатаны, разнёсся над снесёнными когда-то могилами предков[12].

— Его послал к нам сам сатана, — промямлил зеленея Костя-клавишник и его вырвало прямо на басиста.

— Блять! — заверещал басист. — Сука! Что он жрал такое красное?

— Так, это, селёдку под шубой. Свёкла там… А… Тебе же не хватило. Ты пришёл позднее.

— Так вы ещё до меня бухать начали⁈ — разорялся басист. — Сволочи, повыгоняю вас всех.

— Я не пил, — сказал гитарист.

— Да ты больше всех «шубы» сожрал, — предъявил барабанщик.

— Я только закусывал. Я ему отдавал.

— Ну, Гутман, блять, споил клавишника. Как играть будем?

— А что, без клавиш не играли?

— Мы без всего играли, — рыкнул басист, обтирая джинсы какой-то тряпкой.

— Блять, Славик! Ты моей скатертью обтираешься, в которую я гитару заворачиваю, заскулил гитарист. Голос у него был какой-то блеющий.

— И этот у них поёт? — подумал я. — Центральный вокалист? Тогда я — Лучано Паваротти.

— Я могу заменить клавишника, — сказал я.

— Ты наш репертуар не знаешь, — вяло отмахнулся басист. — Может кого за Вальком послать.

— Он в Матросском сегодня.

— Толик на свадьбе… Вот блять, блять и блять!

— Это какой же у вас репертуар, что я его не знаю.

— Мы Битлов играем, — с вызовом сообщил басист. — Э хад дэйз найт знаешь? А естэдэй?

Я включил микрофон, ударил по клавишам и запел:

— Йестэдэй, ол май троблс симд со фароувэй, нау лукэс сот зэй хи ту сэй. О, ай билив ин естэдэй…

И тут же забарабанил по клавишам:

— Итс би э хад дэйз найт…

— Может действительно этого возьмём? Двадцать минут до открытия. Сыграет он. Видно же — наш пацан. Рокнрольщик.

— То-то, что пацан. Ему Двенадцать лет. Нас за решётку посадят за растление малолетних. Ему к мамке бежать надо. Она милицию заявит, если он домой к девяти не придёт, а мы до скольки работаем? Вот то-то…

—