— Ого. — Мама слегка откашливается — верный знак, что она только что плакала в ванной. Лео делает вид, будто не замечает. — Куда бежим? Что горит?

— Мне только что написал Ист, — сообщает Лео. — Кажется, он приготовил для меня подарок. Можно он к нам зайдет? Всего на минутку. Он будет встречать Рождество у дедушки — пойдет на полуночную мессу и все такое. — Мама молчит, слова Лео тяжело повисают в воздухе. — Мам, — отваживается она, — просто маленький подарок.

— Ладно, — наконец отвечает мама. — Конечно. Пускай заходит.

— Но у меня для него ничего нет! — От волнения Лео, как обычно, ковыряет кутикулу.

Мама автоматически разнимает ее руки, спускается по лестнице и подходит к елке. Денвер покинул свой пост, поэтому она нажимает кнопку, и на ветвях вспыхивают крошечные серебристые огоньки.

— Уверена, Ист не обидится, — говорит мама.

— И я не буду выглядеть гадиной?

— Ли. — Мама отрывает взгляд от елки. — Ты в жизни не была гадиной.

— Неправда, — упрямится Лео. — Помнишь, как в детском саду я толкнула девочку и она упала носом в песочницу?

— Агата Перкинс этого заслуживала!

Мамин ответ вызывает у Лео улыбку.

— Пожалуй, — соглашается она. — Агату Перкинс знала вся округа, и, когда перед началом третьего класса она с семьей переехала в другой город, никто из соседей не рыдал.

— Ты не гадина, Ист не обидится. Случайно не видела пульт от телевизора?

— Под подушкой на диване, — говорит Лео и, видя вопросительно изогнутую мамину бровь, добавляет: — Я спрятала, чтобы Денвер его не грыз.

Денвер в это время шумно и жадно, как верблюд, пьет воду из своей миски и даже ухом не ведет. Вот уж кого не волнует, гад он или нет, думает Лео.

Они с мамой собирались разогреть замороженную пиццу и включить какое-нибудь нерождественское кино — настроения смотреть задушевные фильмы о любви и семейной сплоченности не было. Если конкретно, они планировали пересмотреть «День независимости». Выбор сделала Лео, и тот факт, что в Сочельник мама безропотно согласилась на фильм о космических пришельцах, многое говорил о ее внутреннем состоянии. Лео ожидала протестов, но мама лишь рассеянно спросила: «Это там, где президента играет Билл Пуллман?», и Лео сказала «да», хотя точно не знала и ей пришлось лезть в базу IMDB (все верно, Билл Пуллман).

Чуть раньше Лео по видеосвязи пообщалась с отцом и Стефани. Оба держали в руках бокалы с газированным сидром и выглядели счастливыми, хотя в улыбках чувствовалась напряженность, и несколько раз всем троим пришлось притворяться, что тягостные паузы между репликами вызваны задержкой вайфай-сигнала, а не их собственным неумением поддержать разговор. «Люблю вас, ребята, — на прощание сказала Лео. — Вас всех». Улыбка Стефани потеплела, стала более естественной.

Лео до сих пор не поделилась с мамой новостью о беременности Стефани. Лучше всего сделать это завтра, думает она, а потом «завтра» превращается во «вчера», и вот завтра уже Рождество, и хоть Лео и не эксперт, но точно знает, что сегодня для этой новости явно не самое удачное время. Пожалуй, она поговорит с мамой когда-нибудь на странной неделе между Рождеством и Новым годом, когда все уже немножко сдулись и устали, но дух веселья еще не выветрился. Лео старается не думать, какую реакцию словосочетание «дух веселья» вызвало бы у Нины.

— Во сколько зайдет Ист? — Мама ищет пульт в диванных подушках, и от этого ее голос звучит глухо.

Лео заглядывает в телефон.

— Наверное, в ближайшие пятнадцать минут.

Обе оглядываются по сторонам. Буквально все поверхности покрывает тонкий слой собачьей шерсти. Кофейный столик заставлен грязными стаканами, возле парадной двери валяются пять башмаков — нет, не пять пар обуви, а пять отдельных ее предметов. Рождественская елка стоит криво, с наклоном влево, хотя с момента установки и мама, и Лео как минимум раз в день вспоминают, что нужно ее поправить. На лестничных перилах болтаются брошенные куртки, в мойке высится гора грязных тарелок, а комки пыли на половике уже основали целую колонию.

— Я за пылесосом, — говорит Лео.

— Я на кухню, — говорит мама.

Ист появляется через восемнадцать минут, как раз когда Лео буквально заталкивает пылесос обратно в шкаф, а мама захлопывает посудомоечную машину.

— Мы с тобой прямо-таки отчаянные домохозяйки, — шутит Лео, немного запыхавшись после их с мамой спринтерского рывка.

— Елка так и стоит криво, — вздыхает мама.

— Считай, в этом ее фишка. — Лео закрывает дверцу шкафа в прихожей и торопливо заправляет за уши пряди волос. — И это же Ист, ему все равно, убрано у нас или нет.

— Мне не все равно, — к удивлению Лео, говорит мама и включает посудомойку. Агрегат мгновенно пробуждается к жизни, его привычный гул создает в доме почти ту же атмосферу, что прежде; посудомойка трудится вместе со всеми обитателями дома, вносит свой вклад в создание уюта. Лео уже и не помнит, когда ее запускали в последний раз. Весь последний месяц, если не больше, Лео ела кашу из одной и той же плошки, которую потом споласкивала и оставляла сушиться на подставке, чтобы на следующее утро не тянуться за ней в шкаф.

У Лео вибрирует телефон. «Черт, надо же, расчувствовалась из-за какой-то посудомойки», — мысленно корит себя она. С таким настроением в Сочельник от Рождества и подавно не стоит ждать ничего хорошего. Если так пойдет, все кончится тем, что она будет рыдать, прижавшись к терморегулятору.

Лео открывает сообщения на телефоне. «Привет-привет», — написал Ист, и она почти слышит, как он произносит эти слова, вполголоса, с легкой улыбкой. Она поднимает взгляд на маму: та тоже поспешно заправляет волосы за уши. За последние месяцы мама заметно поседела. Внезапно Лео кажется, что время летит слишком быстро, что мама стареет и как будто бы отдаляется от нее…

— Ист пришел, — только и произносит она.

— Он стучал? — хмурит лоб мама, и Лео, покачивая рукой, демонстрирует ей телефон. — А просто позвонить в дверь нельзя было?

— Мам, никто давно уже не звонит в дверь. Это тебе не ситком. — Лео и не помнит, как