Когда с дверью было улажено, молчание между нами затянулось. Где-то в квартире гремела посуда, хныкал ребенок, дурным голосом орал кот.

Наконец она не выдержала.

– Ладно. Но давайте лучше на улице поговорим. Здесь шумно.

Под мелким дождем мокли пустые грядки огородика, почерневшие листья лопухов, крашенная синей краской голубятня. Мы остановились у боковой стены, рядом с запертой поленницей. Узкий козырек крыши не спасал от дождя, капли то и дело залетали. Я предложил свой пиджак, Ольга отказалась.

– Знаю я, о чем вы хотите расспросить. Но мне… живой или мертвый, не имеет значения. Мы с мужем были практически чужими весь этот последний год.

– Зина, думаю, не ошибаюсь, предприняла усилия, чтобы заполучить Кулагина?

– Сами знаете, не зря старалась. – Ольга Кулагина кивнула, прислонилась к стене, ища опору. – Интрижки у него бывали и раньше. Я знала. Знала обо всех. Но Зина не хотела быть на вторых ролях. И все сделала, чтобы придать их связь огласке. В концертах, где они бывали, нарочно подходила здороваться со знакомыми. А в марте, на празднике, и вовсе подняла тост за «дорогого Николашу». Я не выдержала. Устроила сцену. Он… вспылил. – Она замолчала и отвернулась.

– Ударил вас.

– Мне бы глаза закрыть, но я не стала. Не хочу. Я сама предложила разъехаться! А он, представьте, удивился! Не поверил. Сказал: «Ты ко мне на коленях приползешь». Шубу не отдал. А зачем? Ей не подойдет. Не ее размер, – тут она негромко засмеялась. – Когда узнал, что я устроилась на службу, приезжал, бушевал.

Вдалеке, смешавшись с голосами жильцов в доме и лаем собак, глухо послышался гудок паровоза. Ольга заговорила чуть громче, увереннее:

– Он был другим. Я знаю, все жены так говорят. Но это правда. Потом… Все эти должности. Партийный максимум на оклады отменили, и вдруг он, знаете, полюбил вещи, рестораны. Стал требовать, чтобы я носила только шелковое белье. – В глаза она мне не смотрела, но тон был ровным. Прервалась, вздохнула.

– А сына третировал за то, что тот любит фокстрот. Играет в теннис. Называл то барчуком, то никчемушником… К чему это ворошить? Как бы ни было, смерти я ему не желала, он отец Коли.

– Так и помогите выяснить, кто виноват, раз не желали.

– Зачем? Его не воскресить. Это нужно вам, вы на службе паек получаете. Вот и выясняйте. На наследство, или что там, мебель – не претендую.

– Вы, значит, устроили новую жизнь, забыли, а ваш сын? У него с отцом были споры, даже ссоры, сами сказали.

Тут она разволновалась. Оттолкнувшись от стены, стянула влажные волосы в узел, наклонив лицо.

– При чем тут Коля? Он подросток, споры – это так естественно!

Я молчал, и она, сделав какой-то свой вывод, разозлилась.

– Коля был здесь! У меня. Весь тот вечер. Слышите?

– Не складывается, Ольга Васильевна. Сам Коля утверждает, что был дома. И домработница подтвердила.

Она обмякла, тяжело привалилась к стене.

– Так что же на самом деле? – спросил я.

– Я ведь не обязана говорить с вами. Или нет? Ко мне на службу уже приходили…

– Вам нужно рассказать мне все, как было. Вы же верите, что Николай отношения к смерти отца не имеет?

– Конечно! Я не знала, что он… Он не хотел меня вмешивать. Поэтому и не сказал. Но он был у меня. Добрался автобусом.

– Зачем он ездил на фабрику?

– Я называла его в детстве – мой рыцарь. – Ее голос смягчился, в нем появилась нежная нота. – Он, смешной, думал поговорить с… ней. Убедить ее. Мой наивный мальчик! Простоял у фабрики несколько часов. Но понял, как это глупо. Кроме скандала, ничего бы не вышло. И ушел.

– Я хочу вам верить, но…

– Вы же видели! – Она со злостью ткнула кулаком в стенку. – Тут ничего не скроешь. Уверена, эта квартира знает обо мне все. И все знают, что сын ночевал у меня! Он все рвался поговорить, если не с ней, то с отцом. Я заперла дверь. Но он… сломал замок. Потом успокоился, расплакался, как маленький. Еле уложила! Утром я на кухне сушила его вещи, соседи видели.

Она собралась с мыслями.

– На фабрику он не заходил. Зина, – она выговорила это имя с усилием, – уж точно знала бы! Не увидела б, так доложили. А она ведь?..

Ольга замолчала, взволнованно глядя на меня. Я не стал мучить ее больше:

– Нет. Она его не видела.

– Вот! Коля там в последнее время ни разу не бывал. Из-за нее.

– А вы?

– Я на службе с утра до вечера!

Конечно, пришлось расспросить соседей. Те бросали любопытные взгляды на Ольгу, но слова подтвердили. Я задержался, еще немного поговорил с ней о фабрике, об отношении Кулагина с сослуживцами. Она повторила мне то же, что и милиции: что мужа назначили на должность не так давно. Среди его знакомых сомнительных, на ее взгляд, не было.

– Само собой, у нас бывали гости – новые. Богема… – она улыбнулась, – не та, конечно, что у Пуччини, советская. Артисты. Бывали люди из треста. Но разговоры все шли обычные, пустые.

Уже напоследок вспомнил, о чем хотел еще спросить.

– У вашего… у Николая Михайловича была булавка – ценная, может, памятная? Подарок?

Я описал булавку с турмалином. Она, немного подумав, ответила безразлично:

– Была. Щегольская, но не слишком ценная. Может, развязал галстук – и закатилась. А это важно?

– Просто хочется понять, деталь без места.

После, снова трясясь в автобусе, я сообразил наконец, чего не хватало в описи вещей Кулагина! Не только булавки, но и самого галстука не было. Никто не обратил внимания, галстук – вещь не золотая.

24. Новые обстоятельства

На другой день в прозекторской меня разыскал профессор курсов и после пары ничего не значащих замечаний о том, чем я занят и как складывается мое «повышение квалификации», перевел разговор на смерть Кулагина. С удовольствием узнал, что «орудие преступления» удалось определить.

– Интересно! Очень интересно! Говорите, яд проник через кожу? Мне еще в двадцатом году довелось как-то принимать участие в ряде исследований в одном учреждении… впрочем, детали оставим. В общем, я занимался разработкой химического противоядия, которое бы применялось при отравлениях сулемой, сиречь хлоридом ртути. Там же искали способы использования ртути как нетипичного способа отравления. Вообразите, допустим, растворить ртуть кислотой и обработать таким раствором, к примеру, мебель. Или обои. На первый взгляд – неочевидный, трудоемкий и сомнительный способ. Но