Шрифт:
Закладка:
— И как в Госплане? — с явной заинтересованностью спросил корреспондент, закончив переписывать текст письма.
— Как… — Якубов деланно усмехнулся, давая попять, что дело тут ясное. — Ждем вот ответа.
— Положительного? — снова спросил тот.
— Иначе бы не затевали, — ответил Якубов и даже как бы подмигнул ему заговорщицки. — Вы же сами видите — факты…
— Упрямая вещь! — весело подхватил корреспондент и стал прятать блокнот.
— Если возникнут какие-то вопросы, милости прошу, всегда поможем, — сказал ему Якубов, прощаясь, и попросил: — Только вы уж, пожалуйста, на меня не ссылайтесь, вы лучше от своего имени, это более убедительно всегда…
— А я вам занесу прочитать, — пообещал газетчик. — Чтобы ляпа не было.
Тогда Якубову казалось, что выступление газеты против механических колодцев все поставит на свои места и можно будет снова жить спокойно. Но сейчас он вдруг подумал, что Казаков все-таки не из тех, на кого достаточно прикрикнуть. Мужик он с норовом, от своего не отступится, обратится куда повыше, а там, глядишь, и по-другому посмотрят на все… Нет, зря он просил корреспондента не ссылаться на него, можно было бы потом, в случае чего, сказать про личные отношения: мол, месть за критику в печати… А, впрочем, какие там личные отношения? Когда-то семьями дружили, а теперь будто змея меж ними проползла, на совещаниях только и лаятся. А дружили б как прежде…
Подумав так, он даже остановился, настолько важной показалась эта мысль. Друзья, в гости друг к другу ходят, как говорится, водой не разольешь, а в делах принципиальность. Дружба дружбой, а правда правдой. В этом свете Якубов и впрямь будет выглядеть рыцарем долга. И ноги как бы сами собой понесли его в сторону от родного дома, по одной улице, по второй… Увидев телефонную будку, он позвонил Казакову.
— Ата? Как здоровье, настроение?
Тот сразу узнал его, но в голосе Казакова не было радости, скорее недоумение с долей тревоги.
— Спасибо, Сапар Якубович. Как у вас?
— Да вот гуляю, — вдруг смутившись, ответил Якубов. — Погода — совсем весна… Гуляю вот. Пешком, так сказать, от инфаркта. Увидел автомат, дай, думаю, позвоню. А то в суете иной раз о здоровье забываем справиться. Мама как? Дети?
— Все живы-здоровы… Вы бы зашли, Сапар Якубович. Мама рада будет.
— Мама… А сам? Не рад? Да неловко как-то, — не узнавая себя, промямлил Якубов. — Может, вместе погуляем?
— Да чего неловко? — оживился Казаков. — Очень даже ловко. Мама вот рядом стоит, говорит, обидится, если не зайдете.
— Хорошо, — чуть помешкав для видимости, ответил Якубов. — Минут через пятнадцать буду.
Он был уверен, что Казаков выйдет его встречать, и вообразил, как тот стоит под бетонным козырьком у подъезда в домашнем спортивном костюме и разношенных тапочках, которые забыл сменить от волнения, и напряженно посматривает по сторонам, не зная, откуда появится дорогой гость. Но Казаков не вышел. «Гордый однако стал», — подумал Якубов.
У дома вообще не оказалось никого из взрослых, только детишки играли — девочки в классики на просохшем асфальте тротуара, мальчишки в хоккей — без коньков, кривыми самодельными клюшками гоняли гремучую консервную банку на проезжей части. Но Якубов знал, что все равно кто-то да увидит его в окно. А это важно было теперь — чтобы увидели и разговор пошел: Якубов с Казаковым по-прежнему дружат, в гости заходил.
— Эй, хоккеисты! — позвал он. — Казакова среди вас нет?
— Я Казаков, — удивленно уставился на него краснощекий мальчишка, самый маленький среди игроков.
— Тебя Володей зовут?
— Ага.
— А ты меня не помнишь? — и увидев, что мальчишка смущенно мнется, Якубов ободряюще пояснил: — Конечно, не помнишь, ты вот какой был, когда я к вам приходил, — и даже пригнулся, показывая ладонью над самой землей. — А сейчас в хоккей гоняешь, Михайлов позавидует. Ну ладно, играйте. Только осторожно, а то машина выскочит…
— Знаем! Мы смотрим! — вместе с Вовкой крикнули ребята и с грохотом погнали шайбу к воротам, обозначенным сложенными куртками.
Он поднялся на второй этаж, позвонил. Если уж Казаков не вышел к подъезду, то дверь-то уж сам откроет.
Щелкнул замок, дверь распахнулась, и в проеме, держась за дверную ручку, возникла Мая. Она улыбнулась ему приветливо и еще шире распахнула дверь, сказав певуче:
— Заходите, Сапар Якубович. Добро пожаловать.
— Здравствуйте, — смутившись, не поднимая глаз, словно разглядывая, куда ступить, проговорил он и сам услышал, как хрипло и невнятно прозвучал его голос. — Извините…
Рядом со статной, красивой Маей он почувствовал себя совсем стариком, сутулым и неловким, и уже корил себя за то, что пришел. Плащ, как назло, не снимался, подвернулось что-то. На счастье Ата вышел из комнаты, помог ему раздеться, стал ругать архитекторов, которые проектируют такие узкие, неудобные коридоры, что и гостя принять как следует нельзя. Якубов кивал головой, поддакивал, но раздражение все росло. А тут еще тетушка Биби появилась — глаза ее так и лучились радостью. Молитвенно сложив на груди руки и кланяясь ему, она заговорила со слезами в голосе:
— Мы так рады, так рады видеть тебя, Сапар-джан. Совсем нас забыл.
— Я и у себя дома редко бываю, — буркнул Якубов, но, глянув на тетушку Биби и увидев, как постарела она, словно усохла, чуть смягчился. — Крутишься, вертишься. Где уж в гости ходить?