бросить все к черту, вон сколько механических колодцев понастроили, животноводы и так благодарны… Но тут он вспомнил Тачева. И сомовскую ухмылку: «Дятел прав был». Ну нет! Анекдотом меня не возьмешь. И я тебе не баран. Мало что там этот Тачев болтает. Может, натура у человека такая: спокойной жизни ищет и ради ее сохранения готов даже на подлость. Но Тачев нам не указ. И не пример. Настоящие животноводы, которые душой за свое дело болеют, такого не скажут и не подумают, им наши механические колодцы вот как нужны. Был бы отец жив…

Представить себе отца он не мог, у них даже фотографии его не было, так уж вышло. Но образ отца жил в сердце, и мысль о нем отдавалась теплом… Был бы жив отец, он похвалил бы работу сына, одобрил, порадовался бы. А Тачева осудил. Это точно.

Да, надо отдохнуть, войти в форму, тогда и решение придет. Даже это — вывернутый колодец — человек, несомненно, придумал в добром расположении духа, веселый, смешливый был он тогда, а не усталый и измотанный, впрямь готовый на людей кидаться.

И едва вспомнил о последнем разговоре с женой, как от стыда запылали щеки: Майка! Ее-то за что обидел?

Непослушными пальцами Ата торопливо набрал номер домашнего телефона. Долго никто не подходил, потом послышался Вовкин голос:

— Квартира слушает.

— Ты, квартира, — с невольным извинением в голосе, хоть и старался держаться бодрецом, проговорил Ата, — маму позови.

— Пап, это ты?

— А кто же еще? Пора тебе, Владимир Атаевич, своих по голосу узнавать. Ты чем занимаешься?

— Я с улицы пришел. Мы там в войнушку играли.

— Победили?

— Ага. Мурадка говорит: мы вас первые увидели и всех перестреляли, а мы их еще раньше и ка-ак бабахнем!..

— Ладно, ты маму позови.

Было слышно, как он кричит: — «Мама, мама, тебя папа зовет!»

— Я слушаю, Ата, — спокойно, пожалуй даже слишком спокойно, произнесла Мая.

— Майка, ты прости меня, — чувствуя, как сердце наполняется жалостью и нежностью к ней, смущенно пробормотал он. — Я затуркался совсем со своими колодцами, одичал тут один. Я сейчас приеду.

— Приезжай, Ата, — мягко ответила жена. — Мы еще не садились ужинать, тебя ждем. Мы с мамой пельменей наделали, только в кипяток бросить.

— О! — радостно закричал он, понимая, что прощен, что нет у нее обиды на него. — Бросайте их скорее, я голоден, как десять голодных волков и впридачу одна ненасытная акула! «Ява» уже копытами у подъезда бьет, за две минуты домчит.

— Ты там осторожней на улицах, — напомнила Мая. — Голодные волки тоже не имеют права скорость превышать.

— А ненасытная акула?

— И на каждую ненасытную акулу есть инспектор ГАИ.

— А я его съем. Проглочу вместе с кожаной курткой и белым шлемом.

— Тогда пельмени на твою долю не бросать в кипяток? — засмеялась жена.

— Бросать обязательно и в самом большом количестве. Ради такого дела пощажу бедного инспектора.

— Приезжай скорее, Ата.

С легким сердцем, теперь уже совсем спокойно, как посторонний, посмотрел он свои наброски и вместе с другими бумагами смахнул в ящик стола. Ничего, подумал он, задвигая ящик, мы еще пошевелим мозговыми извилинами, может, что и отыщется.

Дома он старался быть веселым и беззаботным, рассказывал анекдоты о Ходже Насреддине. Но веселость постепенно пошла на убыль.

— Я посижу, поработаю, — сказал он жене с тем извинением в голосе, с каким говорил по телефону с сыном. — Кажется, эту работу никогда не переделаешь. А ты спи. Я там, в общей комнате.

Она хотела возразить, сказать, что необходимо отдохнуть, что утро вечера мудренее, но, глянув в его измученные глаза, только улыбнулась мягко.

Вовка уже спал, матушка Биби повозилась на кухне и тоже легла. В квартире было тихо. Мая долго лежала, прислушиваясь к едва различимым звукам, доносившимся из соседней комнаты, — то бумага прошелестит, то брошенный в сердцах карандаш шмякнется, то шаги по ковру прошаркают, — и уснула незаметно.

15

Весна уже близко была, это чувствовалось. Теплые дни выпадали все чаще, почки на деревьях вот-вот лопнуть были готовы.

Прогуливаясь в воскресенье возле дома, Якубов подумал, что опять не будет абрикосов: рано зацветет, а новруз еще впереди, значит заморозки будут, побьют, не дадут завязаться плоду. И, непонятно в какой связи, вспомнил Казакова. Может, потому, что и с ним все было непрочно, ненадежно. Все дело в этих его механических колодцах. Они — как кость поперек горла, все карты путают. Тоже изобретатель выискался, неймется ему, видите ли, себя показать хочет. А то, что в народе традиции сложились, веками своя гидротехника вырабатывалась — на это ему наплевать. А ведь верно говорится: не плюй в колодец…

Распаляясь, он почувствовал, как кровь начинает стучать в затылке. Вот еще — гипертонию из-за этого горе-изобретателя не хватало заработать. Ничего, и ему прижмут хвост. Вот и газета, заинтересовалась…

Когда к нему пришел высокий, ладно скроенный парень и сказал, что редакция поручила ему подготовить материал о преимуществах шахтных колодцев перед скважинами, Якубов насторожился: нет ли здесь подвоха? Знакомить корреспондента с положением дел он начал осторожно, сам постоянно задавал вопросы, пытаясь понять, откуда ветер дует.

— Это что же, сигналы в редакцию поступили или как?

На этот вопрос корреспондент, фамилию которого Якубов не запомнил, ответил простодушно и даже как будто бахвалясь:

— У меня папаша в тресте работает. А настоящему журналисту и семейные разговоры — материал для размышлений.

Это его папаша и навел, сразу же решил Якубов.

Видать, зуб на главного инженера имеет. Кем папаша работает, он уточнять не стал, какая разница.

Якубов воспрянул духом. Тем более, что корреспондент этот, судя по всему, ни в технических, ни в пастбищных вопросах совершенно не разбирался. Приходилось буквально диктовать ему. Ну и копия письма в Госплан произвела впечатление. Корреспондент так слово в слово и переписал: «Не отрицая несомненных преимуществ механических колодцев в скорости проходки сложных геологических разрезов и в частичном увеличении дебита сооружений при забое воды из более глубоких горизонтов, в то же время считаем неправильным чрезмерное