могла бы починить решетку на окне, разобрать бумаги и диски, связать свитер. Ты могла бы написать книжку, позаниматься йогой, встретиться с этим, как его, вот черт, ну с этим, у которого такие глаза, ты могла бы выйти замуж, родить сына, посадить дерево, починить решетку, ты могла бы напиться с друзьями и танцевать, ты могла бы перестать бояться плавать в море ночью, ты могла бы уже закончить опыт, починить решетку, сходить в поход, заработать много денег...

Я наливаю ему вина, он пьет жадно, громко отхлебывая и фыркая в стакан, постепенно затихает и сворачивается у меня на плече клубочком. Я глажу его по спинке, а он, засыпая, подергивает лапками, как будто за кем-то гонится, и бормочет: пойти на айкидо... научиться играть на пианино... и решетку починить, обязательно починить решетку, потому что там дырка и мне страшно...

Я осторожно перекладываю его на подушку, допиваю вино и засыпаю с мыслью о том, что надо, в конце концов, починить решетку, а то ведь там действительно дырка и ему страшно...

* * *

Третью неделю сижу в башне, прямо Рапунцель какая-то. И косы распускать без толку. По ним только высшее эзотерическое знание поднимется, а меня от него уже тошнит, и звездочки пятиконечные в глазах. «О чем вы думаете, глядя на этот кирпич»? О масонах думаю, потому что я идиотка, а это не лечится, доктор. Ну кто меня за язык тянул? Попросили бы луну с неба, Этьен бы мне ее быстренько организовал, я бы ее под косу пристроила, и все дела. Так нет же, я девушка изысканная и неординарная, я желаю странного. Ну вот, допросилась. Сиди теперь, зубри наизусть Книгу Закона.

Ну что за жизнь, прямо рабство на галерах, а не жизнь. На работу хожу, как на праздник, дожили, совсем уже ничего святого не осталось. А вчера еще и квартирная хозяйка на меня наехала: я много курю, оказывается. «Деточка, вы себя убиваете, нельзя же так легкомысленно». Ну, я ей объяснила, как умела, что это же капля никотина убивает лошадь. А полкапли никотина делает лошадь сильнее.

Господи, ну почему я такая дура, могла же попросить руны вместо таро. Скандинавский эпос такой милый и, главное, короткий. И никаких символов, алфавит выучил — и готово. Можно было бы утешить себя тем, что в другой раз буду умнее, но ведь не будет никакого другого раза, умру ведь во цвете лет...

* * *

Здравствуй, мамочка.

Почему не звоню? Я звоню.

Хорошо, я постараюсь звонить чаще.

У тебя больное сердце? Впервые слышу.

Конечно, мне на тебя плевать, ты очень плохо меня воспитала. Я абсолютно не уважаю родителей.

Да, ты совершенно права.

Как это папа меня плохо воспитал? А как же твоя загубленная жизнь? Где ж это ты губила жизнь, пока папа меня плохо воспитывал?

Я не грублю, просто по прошлой версии это ты меня плохо воспитала, пока папа гулял с друзьями.

Я говорю, что ты не умеешь воспитывать детей? Ничего подобного, мне кажется, что у тебя прекрасно получилось! Как и все, за что ты берешься, мамочка.

Да, я ношу шарф.

Нет.

Да.

У меня все в порядке.

Зачем ты спрашиваешь, если все равно не веришь?

Тем не менее у меня все хорошо.

Да, я люблю тебя.

Ты можешь позвать папу?

Почему сразу? Не сразу, я сначала с тобой поговорила.

Мам, у меня карточка заканчивается.

Она и была новая, пока мы не начали выяснять, почему я никогда не звоню.

Целую тебя.

* * *

...меня мои мальчики доконают, остается только надеяться на инфаркт. А вдруг инсульт? Хотя знаешь, мне когда-то приятель рассказывал, что у его жены инсульт приключился в каком-то очень юном возрасте, лет в двадцать пять, что ли. Две недели пролежала парализованная, потом потихоньку выздоровела.

А она талантливая скрипачка, со всеми вытекающими концертами и восьмичасовыми репетициями. Так она говорила, что это было самое счастливое время в ее жизни. Две недели лежала, спала, думала... А у меня не жизнь, а гонки с препятствиями — тут поневоле размечтаешься об инсульте.

Прихожу вчера на работу, а в центре лаборатории на столе две клетки с мышами. Ну, я деликатно интересуюсь: откуда мыши? Наш заказ только через неделю придет, это в лучшем случае. Мои красавцы заливаются румянцем, стыдливо опускают глаза долу и еле слышно бормочут, что мышей им подарили. Выглядели они настолько смущенными, что я предположила худшее. Например, наши мальчики оказывают виварию сексуальные услуги. За мышей. Уточнять я не решилась, они честно сказали, что лучше мне никаких подробностей не знать.

Документы у мышей отсутствовали, но, как известно, дарёному мышу в сертификат не смотрят, так что мы взялись за работу. Еще и пошутили, что надо забаррикадировать дверь на случай проверки. Конечно, чувство юмора есть — отчего же не пошутить?

А через три часа дверь распахнулась, и вошел к нам господин директор, собственной персоной. Кто-то ему на ушко нашептал, что у нас дверь не забаррикадирована, так он решил зайти, чаю выпить. А у меня на столе мышь сидит, морковку ест. Ну, я ее хватаю, засовываю в пенал и сажаю в карман, вместе с морковкой. И краем глаза вижу какое-то мельтешение в другом углу и думаю, что так им и надо, балбесам, будут знать, как мышей воровать. А теперь пусть живьем их глотают, если спрятать некуда. И выхожу к директору, вся такая в белом, с нежной улыбкой на устах и преступными мыслями в голове. И Дина тоже улыбается вовсю, а сама небось думает, куда мы труп спрячем, если вдруг директор найдет мышь. Мы же не одни месяц заказа ждем, весь институт ждет. А если узнают, что я позволила внести в здание каких-то неопознанных мышей без прививок, то меня