Она говорит: бестолковые девчонки, даже огонь не смогли развести без магии рун.

Я раскладываю на полу среди камней свои карты. Вырезанные на каменных табличках двадцать лет назад. Гадание наскучило мне, и я хотел дать картам силу. Силу камня. Мне хотелось совместить дремучую мощь Руны с плавной грацией Карты.

...мне даже как-то странно, что тебя так волнует тема непонимания — вот уже в третьем письме подряд. Помнишь анекдот: встречаются два школьных приятеля, один богатый, другой бедный. И бедный говорит богатому, что он третий день ничего не ест. А богатый цокает языком сочувственно: «Я тебя понимаю, но надо же себя заставлять...»

Так и мы с тобой. Для тебя любовь — полное растворение друг в друге, перемешивание идей, взглядов, привычек, чтоб уже не разобрать, где чьё. А для меня — возможность спокойно жить, зная, что ты рядом. И не бояться, что ты либо начнешь лезть ко мне под кожу, либо удерешь куда-нибудь за тридевять земель, потому что промежуточные варианты тебе неведомы.

Поэтому имей в виду: когда ты говоришь мне о любви, а я тебе отвечаю «я тоже», ни о каком «тоже» речь не идет. Мы говорим о совершенно разных вещах. И каким образом мы эти самые разные вещи умудряемся назвать одним словом — вот это действительно загадка. Вот этого я действительно не понимаю...

Я наконец поняла, что значит «сила в слабости». Мне всегда казалось, что это значит притворяться слабой, чтобы в решительный момент кааак выскочить, каак выпрыгнуть, полетят клочки по заулочкам. Тоже, кстати, тайна за семью печатями, что это за заулочки такие таинственные.

А сила в слабости — это же совсем другое. Природа не терпит пустоты, поэтому если в какой-то точке пространства силы нет, то рано или поздно природа это самое обессиленное место начнет заполнять силой. Без всякой задней мысли, слепо повинуясь своей любви к энтропии.

Но это, конечно, только в том случае, когда мы под слабостью понимаем отсутствие силы, а не какую-то вполне самостоятельную материю.

Вообще идея того, что отсутствием можно пользоваться так же успешно, как и наличием, очень привлекает меня. Как ток, который может быть потоком электронов, а может быть потоком дырок — мест, в которых электрона не хватает.

Точно так же для любви можно использовать не только присутствие любимого, но и его отсутствие. Огонь любви может гореть и на том, и на другом топливе. Вот за это я и недолюбливаю огонь — за его прожорливую всеядность.

Жюли осторожно держит в руках Карту. Мне не виден рисунок, но я догадываюсь.

Она говорит: это моя любимая Нель. Она вот уже шестой год воюет со смертью. Иногда я даже начинаю волноваться: вдруг она победит?

Она говорит: Нель похоронила брата шесть лет назад. У него отказали почки, срочно требовалась пересадка. Они тогда продали квартиру, собрали деньги, но почка не прижилась. И вторая тоже.

Она говорит: он перед смертью признался мне в любви, и я сидела с ним потом всю ночь и рассказывала, как он выздоровеет и мы поженимся и кучу детей нарожаем. И Нель сидела с нами и улыбалась. Она потом еще неделю улыбалась, как будто улыбка навсегда приросла к лицу. А потом легла на диван и лежала два месяца, Костик ее и на улицу выносил, и водой обливал, она только извинялась и опять отворачивалась к стенке. И я в какой-то момент совсем испугалась и стала орать, что она тут лежит как бревно, а там люди продолжают умирать, и пусть уже встанет и придумает что-нибудь. Так она в ту же секунду вскочила и поехала в библиотеку. А мы с Костей напились тогда до зеленых веников. Да, это так говорят по-русски: до зеленых веников. Очень сильно напились.

Она говорит: давайте мы с вами тоже напьемся. Возьмем бутылку и пойдем на море. Мы очень давно не были на море, с самого утра. Там сейчас звезды.

Она говорит: черт ее побери, она думает, что если с утра до ночи работать, то всё остальное как-нибудь устроится.

Я глажу ее по голове, наливаю коньяк в кожаную фляжку, и мы идем на море.

...я начинаю догадываться, почему порою так сложно найти компромисс, — потому что мы его ищем не в том месте. Мы его обычно в вине ищем, а там сверху болтается истина и выглядит так неприглядно, что поиски сходят на нет, так и не успев толком начаться.

Но иногда компромисс все-таки находится, ну потому что нет ничего невозможного для людей со стальными мозгами, и тогда получается решение, которое не устраивает никого в равной степени. И это правильно, мне кажется, потому что если уж мудростью всемогущие боги нас обделили, то пусть будет по крайней мере честно...

Мы вчера гуляли на море. Мы, честно говоря, каждый день там гуляем, так что фраза никакой информации, кроме «вчера» не несет. Поднимаемся по ступенькам и встречаем мужика. Ну, не того мужика, который в онучах и овчине, а французского мужика: тросточка из черного африканского дерева, штиблеты из кожи перуанского ядозуба, булавка для галстука

и запонки из розового жемчуга... На миллион баксов выглядел мужик, в самом что ни на есть прямом смысле. Пока я на всю это красоту любовалась, мужик побледнел, зашептал: «Не может быть... Призрак… Восемнадцать лет...» — и давай в Этьена пальцем тыкать почем зря.

Вот объясните мне, почему люди осязанию доверяют больше чем зрению? Если глазами увидели так, может, еще и призрак, а вот если рукой пощупали, то все сомнения как ветром сдувает. Если бы я была призраком, ни за что не стала бы зрительную иллюзию создавать. Кого сейчас удивишь голограммой? Я бы сделалась духом невидимым, но осязаемым и обоняемым, плотным и телесным, А внешний вид люди быстренько дофантазируют, нечего самой трудиться.

Короче, мужик