Во-первых, изучая явления культуры, следует обратить преимущественное внимание не на их элементы, а на структуры.

Во-вторых, исследуя культурные феномены, следует главным образом изучать их синхронно (от греч. «syn» — вместе и «chronos» — время), т. е. их совпадение во времени, одновременности, а не в диахронии, т. е. последовательной смене явлений.

В-третьих, приоритет в исследовании принадлежит структурам, а не субъектам.

Взгляды французского академика базировались на изучении многообразного эмпирического (этнографического и антропологического) материала. Леви-Стросс получил несколько результатов, имеющих широкое философско-мировоззренческое значение. В частности, ему удалось показать, что в мифах народов, никогда не контактировавших друг с другом, отражаются одни и те же структуры, что первобытное мышление по своей структуре не отличается от мышления современного. Вполне вероятно, говорил Леви-Стросс, что «одна и та же логика характеризует и мифическое, и научное мышление». Отсюда вытекало, что особого рода структуры, или надиндивидуальные отношения между знаками, определяют не только древнее и современное мышление, а и любое мышление вообще, следовательно, и человеческую культуру в целом. Несмотря на то, что Леви-Стросс на словах был противником столь глобальных выводов из своего учения, всячески подчеркивал эмпирическую заземленность антропологии, антропология структур явно претендовала на широкое философское содержание. Этнология, отмечает Леви-Стросс в работе «Первобытное мышление» (1983 г.), во всех отношениях выходит за пределы традиционного гуманизма. Поле ее исследования охватывает всю обитаемую Землю, а ее методология аккумулирует процедуры, относящиеся как к гуманитарным, так и к естественным наукам.

В работах французского литературоведа и семиолога Ролана Барта (1915–1980 гг.) идеи структурализма получили дальнейшее развитие. В его программных статьях «Воображение знака» (1962 г.), «Структурализм как деятельность» (1963 г.), книге «Система моды» (1967 г.) и др. проводилась идея о том, что преодоление ложного и иллюзорного сознания должно основываться на расшифровке и познании его структур. Будучи выставленными на всеобщее обозрение, структуры мышления утрачивают свою принудительную силу и поддаются деконструкции.

Главным предметом изучения в структурализме для Барта была письменная речь, которую он понимал достаточно широко, как всю выраженную в знаках человеческую культуру. Эта культура именовалась им также письмом, текстом. Отталкиваясь от факта, что так называемая девственная природа фактически недоступна нашему современнику, что все нас окружающее уже «пропитано человеческим началом — вплоть до лесов и рек, по которым мы путешествуем», Барт приходит к выводу об универсальном характере структуралистского мировоззрения. Для него письменно-текстовые структуры являются самодостаточным способом существования всего массива человеческой культуры.

Структурами Барт называл не любые отношения знаков, а лишь такие, которые определяют лицо вещей. Например, красный цвет сам по себе запрета не означает. Его запретительное значение формируется в отношениях, лишь к зеленому и желтому цвету светофора.

Такой тип структурных связей Барт называл парадигматическим, считая его тем порогом, с которого собственно и начинается структурализм.

Предметом структуралистского, в собственном смысле этого слова, анализа являются также структуры, которые детерминируются определенными правилами. Например, в соответствии с этикетом или модой мы можем, идя куда-то, надеть свитер и кожаную куртку. По Барту, это означает, что мы выразили свою принадлежность к определенной знаковой структуре (моде), т. е. знаковые структуры как единство означающего и означаемого. Тем самым структура определяется от истории и осуществляется преодоление последней через признание синхронии над диахронией.

Структуралист, или «структуральный» человек Барта, по характеру своей деятельности вроде бы не отличается от любого другого аналитика. Он берет некоторый предмет (вещь), расчленяет его и затем соединяет разделенное в единое целое. Но эта сборка-разборка имеет тот маленький, являющийся структуралистским секрет, что в ее процессе появляется нечто новое — структура, структура умопостигаемая. Таким образом, очевидно, что структуралистское мировоззрение не является иррациональным. Напротив, оно вполне рационально, и в этом состоит оппозиционность структурализма по отношению к экзистенциализму, а также его родство с позитивизмом и постпозитивизмом. Отличие постпозитивизма и структурализма — в притязаниях последнего на более универсальное значение и ориентацию на решение задач гуманитарных наук.

Глубокое философское осмысление структурализма было развито Мишелем Фуко (1926–1984 гг.), французским историком и философом, в работах «Слова и вещи. Археология Гуманитарных наук» (1966 г.), «Археология знания» (1969 г.) и проиллюстрировано в многотомной истории сексуальности в Европе.

Философ Мишель Фуко всегда дополнял М. Фуко — историка. Последний изучал историю живого, экономики и языка. В этих трех разных областях исследования он подметил наличие структурного подобия, состоявшего в том, что изучавшие живое натуралисты, язык — грамматики, а производство и обмен — экономисты, применяли одинаковые правила исследования и построения своих теорий. Однако самими биологами и экономистами эти правила выявлены не были, и задача философии состоит в том, чтобы реконструировать эти фундаментальные структуры цивилизации. Эти структуры не имеют автора, они бессубъектны. Фуко интересовало не то, что говорили Линней и другие как ученые, а то, что в культуре говорилось как бы само собой. Следовательно, он изучал не то, что полагал некий X, а то, что как бы само собой считалось.

Для обозначения этого «считавшегося» Фуко использовал понятия «эпистема» и «дискурс». Эпистемы, по его определению, есть основополагающие коды любой культуры, управляющие ее схемами восприятия, ее обменами, ее формами выражения и воспроизведения, ее ценностями, иерархией ее практик. Из этой характеристики вытекает, что проще перечислить то, что эпистема не определяет, чем то, на что она влияет. Эпистема — скрытая универсальная модель (структура) построения человеческой культуры и цивилизации.

В европейской истории М. Фуко выделил три эпистемы: возрожденческую, классическую, современную — в зависимости от того, как в них понималось отношение слов и вещей.

Факторами, причинно обуславливающими отношение слов и вещей, он считал труд, жизнь, язык.

Первая эпистема, определявшая процесс развития культуры от эпохи Возрождения до Нового времени, предполагала сходство слов и вещей.

В классический период слово становится репрезентацией вещи.

Современная эпистема порождает такое отношение слов и вещей, которое опосредовано историей.

Тремя науками, знаменовавшими исторический тип связи вещей и слов, стали политическая экономия, биология и филология.

Движущей силой современной эпистемы, ее «трансцендентами» становятся труд, жизнь, язык. Находясь вне сознания людей, они определяют возможности как их сознания, так и познания.

Эпистемы и дискурсы, описываемые Фуко, «изгоняли» слабого, конечного и смертного человека из истории. Фуко был солидарен со словами Ф. Ницше о вытеснении человека сверхчеловеком, он развивал идею «смерти человека» как центра культуры, полагая, что в нашем столетии все проблемы культуры вращаются вокруг вопроса, что есть язык, а человек исчезает из тела культуры. С этой точки зрения, будущее человечество не связано с гуманизмом и человеком.

Надо сказать, что сама по себе здравая идея об определяющем характере