а) коммунистическая власть вообще;

б) гришинские райкомы партии, которые искали и находили рычаги влияния на московские предприятия;

в) паразитические внутриинститутские структуры, для которых это и было полем деятельности;

г) разумные мероприятия, когда-то установленные, которые теперь начинали выглядеть как гармоничная часть бреда.

Отмечу, что пункты б) и в) однотипны (только исходили от паразитических структур разного уровня), с другой стороны а) и г) тоже исходили из близких между собой источников.

Интересно, что сейчас процессы, до боли знакомые, но с освежающим отличием деталей происходят в после-Тэтчеровской Англии. Т. е. прямой маразм в образовательных структурах может успешно развиваться и без чутких руководящих указаний товарища Суслова и товарища Гришина.

Еще интересно: открываешь в газете "Поиск" рассуждения о том, как управлять наукой и образованием, и видишь наших тогдашних «лучших людей».

Далее был вопрос о поведении человека, попавшего в подобный мир. Я (был прав или нет) последовал совету одного знакомого: не пытаясь уклоняться от общественных работ, избегать тех, которые связаны с общением с людьми. Потому что и без этого нервная и психическая нагрузка на преподавателя была чрезмерна.

Я упоминал выше о людях, способных к разумной инициативе в своей непосредственной деятельности, и так ее и не проявивших. Казалось, что любая деятельность требовала втягивания в этот верхний мир, а дальше… у человека не оказывалось способности к деятельности. В общем, все варианты поведения были печальны.

Еще пара ностальгических воспоминаний.

В какой-то момент был указ Министерства о написании "учебно-методических комплексов". На каждый лекционный курс и каждую специальность студентов надо было напечатать приличную папку бумаг, с детальнейшим изложением всех лекций семинаров (и, кажется, домашних заданий). Читать курсы предписывалось в соответствии с этим монументом, так что если ты ушел с середины занятия, следующий преподаватель с монументом в руках мог немедленно продолжить твою речь (это требование к бумагам я точно запомнил). Помню, уже на излете этой кампании, мне пришлось одну такую папку напечатать. Кажется, ее так у меня и не спросили, она несколько лет лежала и пылилась, пока не отправилась в помойку.

Еще (как ни странно, уже после смерти "Борца за дисциплину", но, по-видимому, в рамках той же программы) был указ "всех посадить". А именно преподавателю ВУЗа предписывалось 36 часов в неделю (так официально исчислялась рабочая неделя) сидеть на рабочем месте. В некоторых (немногих) институтах и впрямь "сели". От нашего наверх ушла бумага, что-то вроде: "рады стараться, но посадить некуда; дефицит аудиторий, выдайте деньги на стулья".

Это было чистой правдой, но все же налицо и отсутствие доброй воли (ее ни у кого почему-то не оказалось), вполне можно было бы расчистить какой-нибудь подвал, поставить скамейки, пару свечей… Но кончилось тем, что каждый должен был написать бумагу: в течение семестра:

— понедельник: с 9-10 работаю дома, с 11 до 13 — в библиотеке матобщества

— вторник….

Если, например, тебя в данный момент не оказывается дома у телефона, или, не дай бог, тебя застукают не в той библиотеке, то ты вроде как нарушитель трудовой дисциплины. На самом деле ничего подобного не было, борьба за дисциплину как-то бесследно канула в лету.

Интересно, что преподавательское сословие приняло живейшее соучастие в бурной либеральной революции 1989-91 года.

5. ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ РЕФОРМ

Это вроде как машина скорой помощи идет

Сама едет, сама давит, сама помощь подает

(то ли фольклор, то ли А.Т.Твардовский)

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Около 1987-88 года преподавательская жизнь стала становиться легче. Прежде всего, быстро стала исчезать та форма маразма, о которой я только что писал. Не сразу, даже не монотонно, но исчезла. Начал сдуваться мыльный пузырь вечернего образования. Это повлекло снижение нагрузки.

С другой стороны на фоне инфляции зарплата поползла вниз.

Далее, интересно поведение людей в условиях официально появившейся свободы. Основных вариантов, которые тогда приходилось видеть, было два. То, что верх в итоге взял третий — вопрос другой.

Первый — страдать за высшие судьбы демократии, но не пытаться менять к лучшему то, что непосредственно от тебя зависит. Потому что ты сам все делаешь правильно, а неправильно то, что вокруг тебя (и, в основном выше, а особенно «в беспредельной вышине»).

У многих людей, однако, появилось желание устраивать чего-то новое. Как правило, это сопровождалось неадекватным поведением. Опыта самостоятельных действий у приличных людей не было, и идея, что из лучших намерений не обязательно вырастают лучшие результаты, людям в голову не приходила. Воздержусь от дальнейшего развития этой мысли и описания того, что тогда видел.

Однако чего-то все же происходило. Появлялись новые факультеты и специальности, преимущественно экономические (иногда не имевшие под собой действительной базы, а иногда и имевшие). Плодились новые учебные учреждения, чаще всего туфтовые, а иногда и не вполне.

Внутри ВУЗов появились (сверху) какие-то новые организационные веяния. На некоторое время ввели анкеты, в которых студенты по 20 пунктам оценивали преподавателей, потом это спустили на тормозах, и, может, к лучшему. Бурно обсуждали, вводить ли студентов в Совет и т. п.

На этом фоне, однако, постепенно происходили и иные изменения. Прежде всего, из жизни начали незаметно исчезать демократические элементы, коих и без того было немного.

Бесчисленные бессмысленные собрания предыдущего времени сильно раздражали, и об их исчезновении никто не жалел. Однако они, как ни странно, несли и положительную нагрузку. Это относилось даже к многолюдным сборищам в актовых залах, где начальство доводило свою точку зрения непосредственно до подчиненных; что тоже не лишено смысла. Кроме того, подобное собрание было межкафедральной тусовкой, у человека была возможность наблюдать чуть более широкий мир, цепляться по этому поводу языком и узнавать иные точки зрения и иные проблемы.

Вполне имели смысл и мало чего решавшие говорильни вроде частых заседаний кафедры или методических семинаров. Потому что разумное соображение, высказанное вслух в ничего не решающей дискуссии, может значить больше, чем решающий голос в вопросе, в котором голосующий ничего не понимает.

Управление ВУЗа замкнулось в административную олигархию, в которой (условно говоря) Совет административного состава выбирает Ректора, а Ректор выбирает администрацию, а, тем самым, Совет. Я не говорю, что данная система безумно плоха, но она во многих отношениях и не хороша.

По-видимому, был бы предпочтительнее Совет (или факультетские советы), в котором администрация бы составляла явное меньшинство (а остальные люди попадали бы в Совет по какому-либо цензу, либо представительству).

Поясню свою мысль. Это не вопрос о противовесе администрации, а вопрос гибкости управления. У администрации хватает обязанностей,