именно о лазании, и у него была потрясающая способность учить этому». Скотт сам часто готов бы идти на большой риск, но при этом мог быть очень суров с теми, за кого брал ответственность, особенно если эти люди по своей глупости попадали в опасные ситуации.

«Год или два спустя в Зайоне Скотт проложил новый короткий маршрут где-то в пару питчей, – вспоминает Стейси. – Мы с Эвелин решили пройти его. У Скотта была репутация человека, который шел напролом и не всегда был очень осторожен. На этом маршруте был участок длиной около десяти метров, на котором не имелось никакой страховки, подниматься тут оказалось тяжело, но мы с Эв справились и добрались до вершины».

Если бы девочки сорвались, то как минимум получили бы серьезные травмы. Встретив позже Скотта, они с гордостью рассказали ему о восхождении. Он спросил, кто шел первым на труднопроходимом, открытом участке. Стейси сказала, что лидировала она и шла без страховки. «Он так разозлился, – вспоминает Стейси. – Он был просто в ярости, что я пролезла маршрут и не обезопасила его. Он буквально набросился на меня, и я едва не расплакалась. “Никогда больше так не делай!” – сказал он. Но мне было интересно, как он сам это воспринимал. Для него в порядке вещей было рисковать, но он тренировал нас с самого начала и поэтому чувствовал ответственность».

Скотт продолжал расширять границы своих возможностей. «В ту первую весну в Зайоне Скотт вел себя очень смело, – вспоминает альпинист Рэнди Атон, который познакомился со Скоттом в том же кемпинге, где и Стейси. – Я встретил Скотта вскоре после его срыва на водопаде. Когда он разгибал поврежденную ногу, было заметно, что лодыжка его как-то странно смещается».

Несмотря на это, Скотт чувствовал себя достаточно здоровым для восхождения. Рэнди страховал снизу, а Скотт полез вверх по весьма непростой трещине, сорвался и пролетел около шести метров. Этот рывок оторвал Рэнди от земли, и они оба повисли в воздухе, глядя друг на друга.

– Классно поймал, – сказал Скотт.

«Так я узнал, что значит лазать со Скоттом Фишером, – сказал Рэнди, – и подумал, кто, черт возьми, этот парень и действительно ли я хочу идти с ним в одной связке?»

Уэс Краузе, Рэнди Серф и Майкл Эллисон тоже приехали в Зайон, и где-то с месяц занимались лазанием, положив начало традиции, когда Брюсы мигрировали на пустынный Юго-Запад каждую весну после окончания зимних курсов школы и до начала летних занятий. Иногда они приезжали сюда еще на месяц в осенний период, снимая дом в Роквилле недалеко от входа в национальный парк. «Мы вставали утром и бежали на теннисные корты, – вспоминает Рэнди Атон. – Играли в теннис, трусцой возвращались, завтракали, а потом отправлялись на восхождение». Говоря о падениях, которые все же неотъемлемая часть лазания, Рэнди добавил: «Скотт в те дни, вероятно, провел времени в воздухе больше, чем многие пилоты авиакомпаний».

«Скотт был сильным, и потому шел на риск, – считает Рэнди Серф. – В Зайоне есть маршрут, называющийся “Трещина Фишера”. Его сложность примерно 5,10. У нас не было современного снаряжения и защиты, которые могли бы помочь в прохождении такой трещины. Примерно в двадцати пяти метрах над землей есть место, где можно встать и закрепить веревку».

То есть лидеру требовалось пролезть по трещине эти двадцать пять метров без страховки, полностью полагаясь на свои силы на вертикальной стене. Достигнув первого подходящего места, скалолаз мог организовать самостраховку и дальше страховать товарищей. Иными словами, ведущий в случае срыва рисковал погибнуть. «Я бы не полез там первым, – говорит Рэнди Серф. – Уэс не полез бы. Майкл тоже. Мы все спокойно пошли бы вторыми, но лидировать – нет. При этом маршрут не был технически сложным для нас, не был выше наших возможностей, просто лидеру требовалось пролезть эти двадцать пять метров без веревки. Единственный, кто был готов пойти на это, – Скотт. И он сразу отправился наверх».

Скотт рисковал, как никто из его напарников, но, предпринимая такие шаги, он делал так, что и они могли пойти дальше. Это было не просто ожидание, пока Скотт преодолеет первым самые сложные маршруты. Сам акт делания того, что другие не могли себе представить, приводил к тому, что невозможное оказывалось возможным.

Однако гравитация действует всегда. Продолжи Скотт играть на грани дозволенного, природа довольно быстро победила бы. Однажды получилось бы так, что земное притяжение не оставило бы второго шанса. Но, к счастью, Скотту пришлось столкнуться с другой силой природы в образе ветерана Outward Bound Дона Петерсона. Петцольдт нанял Дона для продвинутого курса скалолазания для инструкторов школы. Скотту и его молодым напарникам Петерсон казался стариком. «Дон очень яркая личность, очень интересный человек, – вспоминает Рэнди Атон. – Он носил очки, которые сидели на носу кривовато, и имел очень большой словарный запас. Возможно, у него была докторская степень по философии».

Другие полагали, что Дон – дипломированный инженер, а может, и вовсе не было у него никакой степени, однако вокруг Петерсона было достаточно таинственности, и никто не мог пробить эту завесу. Но что все они точно знали, – десятилетием ранее Дон лазил в Йосемити с самыми известными скалолазами той эпохи и вместе с легендарным скалолазом Ройалом Роббинсом[19] совершил восьмидневное первопрохождение маршрута на Хаф-Доум[20]. Брюсы также знали, что Дон Петерсон – очень честолюбивый спортсмен, стремившийся к победе во всем, от велосипедных гонок до альпинизма. Он разработал жесточайший режим тренировок и тренировался так усердно, что порой к концу занятий его тошнило в туалете или он терял сознание в душе. Брюсы сразу поняли, что Петерсон великолепный скалолаз – такого уровня мастерства никому из них ранее видеть не доводилось.

«Дон не терпел дураков, – вспоминает Рэнди Серф. – Если он считал, что ты делаешь что-то неподобающее, он не молчал. Если он видел, что твой стиль плох, то не стеснялся говорить об этом прямо». И Петерсону было что сказать Скотту Фишеру. Для Дона вершиной мастерства было контролируемое, максимально безопасное лазание. «Он был одним из первых профессионалов, говоривших о таком подходе, – говорит Рэнди Атон. – То есть, например, если выбрал место, куда поставить ногу, ты ставишь ее туда, и она оттуда не должна никуда деться. Сам Дон был хорош в этом».

Готовность Скотта выкладываться до отказа, доходя до грани, когда уже невозможно контролировать происходящее, не соответствовала представлениям Петерсона, а манера Скотта порою рисковать, находя почти невозможные зацепы, оскорбляла чувство прекрасного. Дон мог своим осуждением вывести из себя любого, но к концу курса