было не только в том, что я не ощущала мурашек или беспокойства — я ничего не чувствовала. Бодрый настрой от нового расследования пропал. Благоговейный трепет перед архитектурой церкви угас. То, что осталось, было тяжестью, из-за которой мои мысли казались замедленными, как будто я диссоциировала.

Возможно, в конце концов, приходить сюда в одиночку было не очень хорошей идеей.

Мне нужно было подвести итоги, но осталось ещё кое-что, что мне нужно было заснять. Я установила камеру на штатив к кафедре и расчистила себе место перед множеством свечей.

Пришло время создать кликбейт призыва демона.

Я использовала свои заметки о переводе, чтобы отметить соответствующую страницу в гримуаре, и теперь открыла её. Золотистые глаза Убийцы приветствовали меня. В тусклом свете эти глаза казались ярче, чем когда-либо, прожигая меня обвиняющим взглядом. Я сделала паузу, позволяя своим пальцам пробежаться по странице. Это лицо было опасным, резким, жестоким… и таким чертовски знакомым.

Белым мелом, который я купила в магазине «Всё по доллару», я нарисовала на старых досках два круга, один внутри другого. Затем внутри полосы, созданной двумя кругами, я тщательно отметила символы, проиллюстрированные в книге. Мел царапал по старому дереву, издавая тревожный звук, похожий на царапанье когтей. Следом я расставила вокруг свечи. Затем я использовала немного масла, которое принесла с собой в бутылке с водой, и налила его в латунную чашку, которую обычно приберегала для Московского мула (коктейль).

Сцена была подготовлена.

Замигал маленький красный огонек камеры. Записывая, наблюдая — глаз, улавливающий все, что я делаю.

Я кладу открытый гримуар прямо на край мелового круга. Я зажгла свечи, и их мерцающий свет заплясал по его поверхности, по иллюстрации Убийцы. Яркие золотистые глаза смотрели на меня в темноте, и мурашки пробежали у меня по спине.

Я была осторожна в течение многих лет. Всегда была почтительна. Я никогда не брала с собой доски для спиритических сеансов, никогда не связывалась с вещами, которые, как говорили, потенциально могли подвергнуть меня темному и опасному дерьму. Любой стоящий исследователь паранормальных явлений покачал бы головой, назвав меня глупой и невежественной.

— Ничего не произойдет, — тихо сказала я. Мои слова казались пустыми в мертвом воздухе церкви. — Просто покончи с этим, Рэй.

Мои заметки состояли из собранных воедино предложений, которые я перевела, фрагментов, взятых из различных молитв и инструкций по призыву по всей книге. Я написала их по-английски, хотя и была уверена, что латынь звучала бы более правдоподобно, но я боялась, что буду запинаться на произношении и выглядеть еще глупее.

Это был мой последний шанс отступить. Я могла бы остановить запись, выбросить эти заметки и уйти. Я могла бы цепляться за свою честность как исследователя.

Но честность не продвинула меня слишком далеко.

Я поднесла свои записи к свету пламени свечи, глубоко вздохнула и прочитала:

— Силы Древнего мира да пребудут под моей левой ногой и в моей правой руке.

Мой голос дрожал. Я знала, что должна была продать это, я должна была звучать как можно более правдоподобно, но это казалось неправильным.

— Слава и Вечность касаются моих плеч и ведут меня по Пути Победы.

Дождь пошел не на шутку. Он стучал по крыше и капал вниз через дыру, стекая в лужи стоячей воды под заплесневелыми старыми досками. В воздухе пахло пылью и влажной почвой.

— Духи Земли, проведите меня через Подземное Царство. Великие Ангелы Вечности, защитите меня. Голоса Бесконечного, укрепите меня.

Я больше не чувствовала себя такой оцепенелой. У меня появилось покалывание в кончиках пальцев рук и ног. Мне казалось, будто в мой живот положили глыбу льда. Глаза убийцы все еще смотрели.

Наблюдая.

Выжидая.

— С властью, дарованной мне, я отдаю этот приказ.

Я постаралась, чтобы мой голос звучал как можно требовательнее. С мелом в руке я начертила последний символ на старых половицах в центре круга, под чашей с маслом. Символ, который, как я могла только догадываться, был именем.

— Я призываю этого слугу Ада! Я требую, чтобы ты вышел вперед, обрел плоть и кости.

Говоря это, я снова и снова водила по символу, утолщая линии и втирая мел в каждую маленькую щель на дереве.

— Я требую, чтобы ты пришел без агрессии, я требую, чтобы ты не причинил вреда своему призывателю, я требую, чтобы ты пришел с повиновением и — черт… дерьмо!

Мел треснул. Сила, которую я приложила к нему, ударила мою руку вниз и оцарапала костяшки пальцев о деревянные доски, достаточно сильно, чтобы порезать. Достаточно сильно, чтобы пошла кровь.

Поморщившись, я поднесла руку к свету камеры. Выступила кровь и медленно закапала с моих костяшек пальцев на пол. Черт возьми. Что-то подсказывало мне, что здесь царила антисанитария. Я вскочила на ноги и порылась в своем рюкзаке. Мне нужна была спиртовая салфетка из аптечки первой помощи и…

Мои глаза расширились. У меня перехватило дыхание.

От крови, которая капнула в меловой круг, шел пар.

Я недоверчиво уставилась. Этому должно было быть какое-то объяснение. Моя кровь была горячей, а воздух холодным так что… ну разумеется, пойдет пар. Но это было не просто испарение, это была коагуляция. Капли сгустились, задрожали, начали стекаться. Они собрались над символами, которые я начертила в круге, и погрузились в буквы, окрасив их в красный цвет.

Нет… нет, нет, нет, этого не может быть.

Покрасневший мел растекся по доскам, расплавленный, как густой ликвидусный воск. Краснота полностью заполнила круг, остановившись прямо у края мела. Пар потемнел, превратившись в густой черный дым, который наполнил пространство запахом древесного угля. Моя грудь сжалась от паники, я натянула лямки рюкзака и нервно замешкалась за камерой. Она все еще записывала. Я снимала все это… это было то доказательство, которое я искала, на которое отчаянно надеялась.

Что, черт возьми, я наделала?

Мигнула вспышка камеры. Церковь скрипела, как будто на нее обрушился ураган. Адреналин захлестнул меня, приказывая бежать. Какой-то глубокий, первобытный инстинкт наполнил мою голову одним нескончаемым криком: опасность, опасность, опасность. Это был лев в траве, хищник в темноте. Мое сердце колотилось о ребра, а ноги покалывало от желания убежать.

Вспышка камеры погасла; она громко лопнула со звуком бьющегося стекла. В мерцающем оранжевом свете свечей дым начал обретать форму. Он стал высоким, человекоподобным…

Он открыл глаза, и они были золотистыми.

12 Леон

Мне действительно нравилось эффектно появляться.

Я знал, что это произойдет. Даже когда я покидал Кента той поздней ночью, бросив ему вызов и растворившись в эфире, я знал, что,