Шрифт:
Закладка:
Догнав федералов в 60 милях к северо-западу от Ричмонда, «серые мундиры» вступили с ними в двухдневное сражение при Трэвильян-Стейшн 11–12 июня. Каждая из сторон потеряла 20 % личного состава, в результате чего битва стала самым кровопролитным кавалерийским сражением войны. Со стороны северян в самом пекле оказалась Мичиганская бригада Джорджа Армстронга Кастера. Шеридану удалось сдержать южан, пока его части демонтировали железную дорогу, но его план встречи с Хантером потерпел неудачу, и это позволило конфедератам быстро ее восстановить.
На фоне этих событий Потомакская армия ночью с 12 на 13 июня сняла осаду с Колд-Харбора. Пока один корпус посадили на корабли и отправили по Джемсу, остальные четыре под прикрытием кавалерийской дивизии, не ушедшей с Шериданом, двигались по суше. Операция была проведена филигранно, а ложные маневры на подступах к Ричмонду вынудили Ли несколько дней гадать о планах командующего северян. Между тем союзные инженеры построили (возможно, самый длинный — 2100 футов — во всей военной истории) понтонный мост, способный противостоять сильному приливному течению и четырехфутовым волнам. 14 июня «синие мундиры» начали форсировать Джемс, и на следующий день два корпуса приблизились к Питерсбергу, 2,5-тысячным гарнизоном которого командовал Борегар. Грант повторил свой маневр времен Виксбергской кампании и вышел врагу в тыл, прежде чем тот осознал, что произошло.
Однако развязка отличалась от того, что случилось под Виксбергом, так как Гранта подвели его корпусные командиры, да и Борегар и Ли отличались от Пембертона и Джонстона. Первым корпусом, подошедшим к Питерсбергу, был 18-й, позаимствованный Грантом у Батлера двумя неделями раньше перед штурмом Колд-Харбора. Им командовал «Плешивый» Уильям Смит, бывший у Батлера в немилости и не проявивший своих качеств на этом театре. Получив шанс восстановить свою репутацию, Смит на подходе к Питерсбергу сделался очень осторожным: ему предстояло штурмовать великолепную оборонительную линию, состоявшую из десяти миль массивных, двадцати футов толщиной, брустверов и траншей, связанных сорока пятью реданами, готовыми в любой момент изрыгнуть огонь, а также дополнительно защищенную с фронта пятнадцатифутовыми рвами. Будучи свидетелем того, что стало с солдатами, атаковавшими гораздо менее внушительные редуты Колд-Харбора, Смит выжидал, не подозревая, что в распоряжении Борегара находится лишь горстка людей. Ближе к вечеру северяне все же перешли в наступление и легко захватили больше мили укреплений и 16 орудий. Одна из трех дивизий Смита состояла из негров, которые получили здесь боевое крещение и выглядели достойно. Яркая луна озаряла захваченные окопы. Смит поверил слухам о том, что к защитникам крепости прибыло подкрепление от Ли и отказался продвигаться дальше. Борегар писал после войны: «В этот час Питерсберг был полностью в руках командира северян, который так и не решился его взять»[1294].
Следующие три дня вместили в себя еще больше упущенных возможностей. Ночью 15 июня оставшиеся у Борегара солдаты лихорадочно сооружали новую линию укреплений, когда к ним из-за Джемса подошли еще две дивизии. На следующий день к Питерсбергу прибыли еще два союзных корпуса, и во второй половине дня 48 тысяч федералов захватили еще часть укреплений, но так и не прорвали их. К 17 июня Ли уже догадался, что к югу от Джемса находится почти вся армия Гранта. Хотя союзные войска в этот день упустили шанс обойти правый фланг конфедератов, их несогласованные атаки все же вынудили Борегара отойти в предместья Питерсберга, произнеся мелодраматическую фразу о том, что «пробил последний час Конфедерации»[1295]. На заре 18 июня около 70 тысяч федералов начали новую волну атаки, но не обнаружили перед собой ничего, кроме пустых окопов, а когда перегруппировали силы для атаки новой линии обороны, то на ее защиту уже прибыл Ли во главе большей части своей армии.
«Синдром Колд-Харбора» помешал союзным войскам завершить начатое. Командиры корпусов исполняли приказы в замедленном темпе, предпочитая пропускать вперед соседей справа или слева, так что в результате вперед не двигался никто. Всем известный темперамент генерала Мида проявился днем 18 июня. «Я не понимаю, каких еще дополнительных приказов о наступлении вы просите?» — вопрошал он одного подчиненного по полевому телеграфу. «Найдя невозможным эффективное взаимодействие во время атаки, я разослал приказы по всем корпусам начинать наступление в любом случае, не сообразуясь с другими частями», — втолковывал он другому[1296]. Но подчиненные, едва выжившие после прошлого штурма окопов, не горели желанием повторять попытку. В одной из бригад 2-го корпуса ветераны еще соглашались ползти вперед под прикрытием, но отказывались вставать и бежать в лобовую атаку под градом пуль. Рядом с ней один из бывших артиллерийских полков, 1-й Мэнский, решился наступать как на пропагандистском плакате 1861 года. «Ложитесь, идиоты, — кричали им ветераны, — вы не сможете взять их укрепления!» Однако те не слушались и продолжали маршировать вперед. Их расстреляли в упор — полк потерял 632 из 850 человек в одном только этом бою. Мид в конечном итоге прекратил бесплодные попытки, заявив: «Наши солдаты устали и атаки ведутся не так энергично и стремительно, как это было в Глуши. Если бы они велись как тогда, то, я полагаю, мы бы достигли большего успеха». Грант соглашался с ним: «Дадим отдохнуть нашим людям и используем окопы для их защиты, пока у них не поднимется боевой дух»[1297].
Так закончилась семинедельная кампания маневров и сражений, невероятная по жестокости схваток и интенсивности передвижений. Не удивительно, что Потомакская армия не сражалась под Питерсбергом так же «энергично и стремительно», как в Глуши, потому что это была уже не та армия. Многие из ее лучших и самых храбрых воинов были убиты или ранены; у тысяч других истекали сроки найма (они либо уже покинули войска, либо просто не желали рисковать жизнью в последние дни службы). С 4 мая около 65 тысяч военнослужащих были убиты, ранены или пропали без вести. Это число равно трем пятым всех боевых потерь Потомакской армии за три предыдущих года. Ни одна армия в мире, понеся такие потери, не могла сохранять неизменно высокий боевой дух. «Последние тридцать дней были одной нескончаемой похоронной процессией, идущей мимо меня, — ужасался командир 5-го корпуса генерал Гувернер Уоррен. — С меня хватит!»[1298]
Мог ли Север переварить подобные жертвы и продолжать поддерживать войну? Финансовые рынки реагировали пессимистично: цена золота подскочила до катастрофических 230. Один союзный генерал, бывший в отпуске по ранению, отмечал «глубокое разочарование в
