Само упоминание среднего пути предполагает существование многих других путей. Иногда они сходятся, иногда расходятся, но остаются другими. Такие пути существовали, и по ним шли киники, скептики, эпикурейцы и стоики. Однако средний путь был очень широким; он привлекал не только учеников самого Аристотеля, но и поздних выпускников Академии, которые отвергли теорию Идей и политические фантазии Платона. Все больше и больше ученых заботили этика и политика здравого смысла, и средний путь стал бы еще более популярным, чем он был, если бы не ужасные превратности судьбы тех трудных дней. Античный мир разваливался на куски – но разве мир не всегда распадается? Смерть – условие жизни; война – условие мира; страдание – условие счастья. У каждой монеты есть обратная сторона; даже самое красивое может быть безобразным. Старый мир умирал, чтобы мог родиться новый мир.

Можно сказать, что упадок эллинизма начался в 20-х гг. IV в. до н. э. Александр Македонский умер в 323 г., Аристотель – в 322-м. Греческий мир утратил свою независимость за несколько лет до того, в 338 г. С распадом империи Александра у эллинизма начались сложности, что подготовило чуть позже «новый курс» римской культуры. Смерть Аристотеля совпала со своего рода философским рецидивом, как будто необходимо было решить все проблемы жизни и познания до того, как опустится ночь. Ликей и Академия по-прежнему оставались главными школами, но их пытались вытеснить новые школы, главным образом школы эпикурейцев и стоиков.

Эти две школы возникли во многом из антипатии к Академии и даже к Ликею (новые школы всегда по необходимости являются реакцией на старые школы; таков закон жизни и смерти). Сад Эпикура и портик Зенона имели много общего, помимо недоверия к Академии. Судя по дошедшим до нас сочинениям, многие студенты переходили из портика в сад и обратно. Более поздние писатели, например Сенека и Марк Аврелий, сочетали учение эпикурейцев и стоиков и не всегда способны были выбрать одно из двух.

Для философских течений после Александра неизбежно характерно общее чувство разочарования. Философские течения, как и религиозные, развиваются потому, что людям в несчастье требуется духовное утешение. Тело дрожит, а сердцу нужно унять боль. Эпикурейцы и стоики понимали эту потребность и соглашались, что человек способен обрести утешение в себе самом и больше нигде. Они равно угождали людям рациональным и оскорбляли и раздражали людей иррациональных. Правда, физика стоиков включала различные фантазии, но можно быть хорошим стоиком, не вдаваясь в них. Нравственность стоиков была вполне приемлемой и утешительной. Ни одно философское течение до них так не способствовало примирению человека с его судьбой.

И стоики, и эпикурейцы мало интересовались наукой; главным образом их заботила этика, управление жизнью. Заботила до такой степени, что, можно сказать, они согласились не одобрять научные исследования; однако в этом отношении между ними существовало важное различие. Эпикурейцы презирали науку, однако не причиняли ей вреда; наоборот, сражаясь с суевериями, они помогали расчистить почву для поиска истины. Стоики предавались оккультизму; они благосклонно относились к прорицаниям, а их принятие и поощрение астрологии можно назвать настоящим предательством истины (как ее понимают ученые). Парадоксальным последствием этого было то, что, хотя стоики гораздо больше, чем эпикурейцы, посвящали внимание науке, они подвергали риску ее прогресс.

Если оставить физические теории, главные отличия стоиков и эпикурейцев касались жизни после смерти и провидения. По мнению стоиков, мертвое тело возвращалось к «зародышевому разуму» космоса; эпикурейцы же считали, что оно распадается на атомы. Разница не столь существенна, ибо ни те ни другие не верили в личное бессмертие, однако она затемнялась комментаторами и полемистами, которые смешивали две противоположные системы – атомизм и неатомизм, провидение и непровидение – и разбирались с ними так, словно в действительности атомизм противопоставлялся провидению!

Эпикурейцы сочетали атомизм с отрицанием провидения, а стоики – провидение с отрицанием атомизма. Однако два этих варианта не были исчерпывающими. Можно верить и в атомизм, и в провидение; это открыли мусульманские философы, а позже современные историки науки, начиная с Гассенди.

К концу IV в. до н. э. главные области науки (кроме физики и химии) уже утвердились, многие фундаментальные проблемы были сформулированы и появились прототипы почти всех философских учений.

Различные философские направления переплетались. Когда исследуешь жизнь любого философа, как правило, оказывается, что он учился у многих. Это не удивляет, потому что такие возможности существовали, особенно в Афинах, где невозможно было не знать о соперничающих теориях, которые отстаивались в одно и то же время. Честный человек в поисках истины долго думал, прежде чем сделать свой выбор.

Разнообразие увеличивалось благодаря размеру Эллады и ее ответвлениям в Азии, Африке и разных частях Европы за пределами Греции. Несмотря на то что обширный греческий мир был довольно однородным, в нем в изобилии были представлены местные особенности. Хотя главным центром притяжения служили Афины, где все философы, ученые или художники проводили хотя бы часть жизни, они обычно много путешествовали с одного конца своей обширной территории до другого. Разумные люди, жившие у границ, невольно знакомились с чувствами и идеями, распространенными за рубежом. Так чужеземные идеи, особенно религиозные, могли проникнуть и проникали в Элладу. Нельзя забывать, что к греческим знаниям, опыту и мудрости добавлялись суеверия, естественные для любого народа, а также восточные религии, которые более полно удовлетворяли их надеждам и чаяниям.

На закате эллинизма мыслящим людям предлагались всевозможные альтернативы: рационализм против суеверий, кинизм, агностицизм, мистицизм, пораженчество во всех его формах. Можно заключить, что большинство греков выбрало средний путь перипатетиков, а также этический квиетизм эпикурейцев или стоиков.

Основное противоречие тогда, как и сейчас, существовало не между материализмом и спиритуализмом, а между рационализмом и иррационализмом. Удивительно узнавать, что в те древние времена почти все греческие философы уже сознавали это. Ни одно их учение, даже эпикурейство, нельзя назвать чисто материалистическим; ни одно из них, даже платоническое, не было чисто спиритуалистическим. Все сознавали, что какой-то вид материи требуется даже для мышления, а опровергнуть спиритуализм можно, лишь обладая определенным складом ума или духа. Вдобавок тогдашние мыслители задавали великие вопросы, на которые мы и сейчас по-прежнему ищем ответ.

Эллинизм умирал величественно. Точнее сказать, он не умирал, а уходил. Невозможно говорить об умирании, ибо речь шла не об истинном распаде, а о конце инкубационного периода, о подготовке к метаморфозе.

Народы Греции были ослаблены военными и политическими катастрофами, войнами и государственными переворотами. По некоторым