крупным особям и должно было в этих водах житься лучше: и сохранять тепло легче, и масса больше — проще погружаться. Все это наводит меня на очень странную, но все же не такую эксцентричную, как гипотеза о летягах-стегозаврах (думаю, однако, этот рекорд уже не побить), мысль. Возможно, воды моря были четко дифференцированы и почти не смешивались: холодные воды распространялись у дна, а верхний слой был сравнительно теплым, кроме того, присутствие ледников воздействовало и на атмосферу — приносило холодные ветры. Теплые соленые поверхностные воды были единственным пространством, где молодые некрупные мезозавры могли достаточно комфортно себя чувствовать. Лишь когда становились крупными и упитанными, они могли выбираться на берег или опускаться в холодные глубины (впрочем, это мысль в порядке высокохудожественного околонаучного бреда).

Итак, мезозавры и танистрофеиды — крайне интересные персонажи, но вернусь к рассуждению о морских ящерах мезозоя в целом. Если вы не поняли, насколько современные данные противоречат тому, что предполагалось ранее, то напомню вам, как проблема игнорирования морской стихии млекопитающими мезозоя (и заодно динозаврами) решалась в уже ставшей классической книге Еськова «История Земли и жизни на ней». Решалась она крайне просто: млекопитающие и динозавры были слишком горячи для жизни в теплых мезозойских морях. И эта мысль казалась абсолютно логичной. Теплое, хорошо прогретое море мезозоя с довольно стабильной (в сравнении с сушей) температурой позволяет не слишком заботиться о поддержании высоких температурных режимов. В столь хорошо прогретых морях при меньших затратах «калорий» на поддержание активности подогреваемые снаружи — экзотермные — животные оказывались ничуть не менее активны, чем обогреваемые изнутри — эндотермные. Как говорит реклама, «зачем платить больше». Млекопитающие и динозавры, которые готовы были платить, проигрывали при освоении морей своим экономным рептильным конкурентам.

И сегодня горяченькие хищники (что млекопитающие, что птицы) чувствуют себя отлично именно в холодных морях бореальных широт и почти не присутствуют на экваторе и в тропиках. Исследование, проведенное Джоном Грейди и коллегами, недвусмысленно указывает, что млекопитающим и птицам лучше рыбачить там, где похолоднее[84]. Разнообразие хищных теплокровных неуклонно растет по мере того, как мы движемся от экватора к полюсам. Именно здесь теплокровные получают наибольшее преимущество: ведь добыча здесь медленна и нерасторопна (можно сказать, отморожена), а они-то теплы, шустры и легко справляются с погоней (и наоборот — легко ускользнут от любого неторопливого холоднокровного преследователя).

Есть, правда, очень яркие, но немногочисленные исключения. Это галапагосские пингвины (Spheniscus mendiculus) почти у экватора, дельфины, живущие вообще везде, куда только можно доплыть, кашалоты и, наконец, гавайские тюлени-монахи (Monachus schauinslandi). Первый случай объясняется тем, что до Галапагосских островов добирается антарктическое холодное течение, так что пингвины хоть и живут почти у экватора, но находятся в комфортной для них прохладе. Кашалоты добывают пропитание на очень больших глубинах. Сегодня дно океана устилает психромосфера — зона крайне холодных и плотных вод, образующихся в результате таяния ледников Арктики и Антарктики. На глубине не только очень темно, но и очень- очень холодно. Гавайские тюлени-монахи, хоть и живут вдали от холодных вод и глубоко не ныряют, а формально считаются охотниками, скорее пробавляются собирательством — едят неторопливых придонных жителей. Ну и наконец, главное исключение — дельфины, которые побеждают всех за счет своей исключительной мозговитости. Из всего сказанного Грейди с коллегами делает печальный вывод: если вы морское плотоядное и не дельфин, то жить в теплых водах вам будет, скорее всего, не очень комфортно, значит, глобальное потепление должно сказаться на морских млекопитающих и птицах самым печальным образом. Исследование мезозойской морской вторичноводной фауны, однако, показывает, что не все так апокалиптично — тепленькие заврики нормально плавают и не спешат проигрывать конкуренцию всякой бессловесной рыбе.

Традиционно сделаю отступление. Как ни странно, и вполне хладнокровные крупные морские хищники предпочитают держаться не в богатых видами сообществах у экватора, а в более умеренных широтах[85]. Не совсем понятно, с чем именно это связано. Возможно, хотя крупные хищники и не являются теплокровными, большой размер позволяет им все-таки нагреваться во время погони и просто за счет размеров дольше удерживать температуру и высокую активность, что дает им некоторое преимущество перед мелкой и не такой активной в холодных водах добычей. Но это просто допущение — может быть, причина в чем-то еще. Как бы то ни было, хотя крупные хищники с пониженным температурным режимом не столь уж обильны у экватора, своих теплых коллег они все равно теснят в воды еще более холодные.

Как так сложилось, что мезозойские морские рептилоиды стали столь удивительно похожими на современных плацентарных? Прежде всего, живорождение сильно упрощает переход к жизни в воде: для продолжения рода живородящему организму не требуется возвращаться на берег и подвергать себя и свое потомство опасности, неуклюже карабкаясь по камням и роясь в песочке. И сегодня значительная часть морских змей живородящая, а тенденция к живорождению есть и у сухопутных аспидов — именно в их группу входят морские змеи.

Это живорождение, а дальше морским рептилиям пришлось ускоряться, чтобы успешно охотиться, а это интенсифицировало метаболизм, а его интенсификация уже сама по себе вела к лучшему обогреву. Такова основная теория того, как водные ящеры доходили до такой жизни. Но мне все-таки хочется еще немного пофантазировать вокруг этой темы.

Хотя переход к живорождению совершался неоднократно и разными организмами без каких-то заметных последствий для их температурного режима, одна из теорий происхождения теплокровности связывает его с интенсификацией обмена веществ в период размножения (это, правда, касается обретения теплокровности наземными позвоночными). Не скажу, что это единственная и основная причина, есть масса вариантов, более того, поскольку к теплокровности пришли самые разные организмы, в том числе некоторое время одна рыба — опах обыкновенный (Lampris guttatus)[86]. Раньше же всех наземных организмов эндотермию освоили, видимо, стрекозы (Meganisoptera), вернее, гигантские представители этого отряда, да и живущие сегодня насекомые, хотя теплокровных среди них нет, имеют довольно сложные системы терморегуляции, например, некоторые крупные насекомые разогреваются перед полетом, используя для этого летательные мышцы[87]. Но и этого мало — к самостоятельной выработке тепла перешли даже некоторые растения[88], у которых, разумеется, никакой мускулатуры нет и быть не может. В каждом отдельном случае, видимо, действовали различные факторы, и «траектория» перехода к теплокровности (вообще самоотапливаемости) была у разных организмов различной[89]. Одна из основных теорий, связывающих переход к теплокровности с усилением аэробных способностей организма (упрощенно — со способностью активно использовать кислород в обмене веществ), объясняет, что менялось в организме, когда он приближался к теплокровности, но