13

1981 год

Суббота, 5 декабря, 21:10

– Ты где пропадал?

Пауле было чуть больше тридцати, но в тот вечер она напомнила Хоакину его покойную мать. Может, фартуком в горошек – похожий носила и донья Альсада, – а может, тем, как сидела посреди кухни на низкой табуретке, сгорбившись в позе, которую он так хорошо помнил с детства: колени раздвинуты, лодыжки крепко сжимают темно-синий пластмассовый таз, чтобы тот не ездил по кафелю, руки по локоть в мыльной пене, вид невозмутимый и сосредоточенный – как бы воду не расплескать! Точно. Их роднило то же безмятежное отношение к работе по дому, та радостная самоотверженность, что присуща многим из тех, кто ведет хозяйство играючи.

– Я уже начала беспокоиться, – сказала Паула, не поднимая взгляда от таза.

– И что, ты даже не поздороваешься с любимым мужем? – театрально вопросил он и тотчас ощутил омерзение к себе: какая банальность! – Неужели тебе не интересно, как у меня прошел день?

Наверняка она слышала, как он воюет с ключами у входной двери, но промолчала. Паула предпочитала играть вдолгую: сперва вытащить из мужа нужную информацию, а уже потом закатывать сцены. Отточенными, ритмичными движениями она оттерла грязь с другой пары брюк, которые он носил на работу. Потом эффектно вскинула руку, красную и опухшую от горячей воды, и тыльной стороной ладони отбросила со лба рыжий завиток. По опыту Хоакин знал: пока этот спектакль не завершится, лучше молчать. Обычно такой паузы хватало, чтобы Паула успела успокоиться, но сегодня его не покидало чувство, что так просто он не отвертится. Непростое это дело – быть мужем умной женщины.

Молчание затягивалось.

– Я звонила в участок, – наконец сообщила Паула.

Не может такого быть. Она не могла… не могла же? Он внимательно посмотрел на жену. Нет. Я не верю. Она ведь прекрасно знает о последствиях такого звонка, особенно если вдруг ее вопросы не совпадут с той версией событий, которую изложил он сам. Она ни за что не поставит меня под удар, только чтобы проучить. Нет, это блеф. И все-таки он решил подыграть.

– И что же? Ребята сказали тебе, что я не могу подойти к телефону? Мне надо было дело закрыть. Я же из кожи вон лезу ради этого повышения! Галанте вон уже главный, того и гляди выбьется в комиссары. Понимаешь…

– Не надо мне все это рассказывать, – перебила Паула.

Хоакин попытался снять обувь стоя, но сохранять равновесие было не так-то просто, поскольку одновременно он старательно прятал от жены правую руку. Он повернулся в сторону, попытался задрать левую ногу повыше и почувствовал, как шею стянуло галстуком. И чем больше усилий он прикладывал, тем сильней становился похож на жабу – симпатичную жабу с дерзкими зелеными глазами, но все же – жабу. Нет, одновременно не получится. Он опустил ногу на пол.

– Тебе и впрямь интересно, где я был?

– Не знаю, Хоакин. Хочу ли я – нужно ли мне – знать, где ты пропадал часы напролет? Именно сегодня? Возможно, нет, – со вздохом проговорила она. – Но не делай из меня дуру, будь любезен.

Ее напряженный тон ясно давал понять: она теряет терпение. И все же Паула старалась голоса не повышать. Из-за соседей. Никак не могла привыкнуть, что теперь они живут в отдельном доме и между ним и другим таким же пролегают аккуратная живая изгородь и узкая дорожка. Можешь орать во всю глотку. Никто тебя не услышит.

– Я же вижу, что ты пил, – продолжила она.

– Я не пьян, – немедленно возразил Хоакин.

– А еще я заметила, как ты прячешь от меня правую руку с тех самых пор, как пришел.

– Эту? – Он поднял руку и показал ей правую ладонь. За несколько часов она так и не уменьшилась до привычных размеров. – Да ладно, пустяки!

Слишком много оправдываешься, Хоакин. И чересчур громко. Чересчур. Если бы они по-прежнему жили в квартире, которую сняли, когда поженились, его голос эхом отскакивал бы от кафельных стен тесной кухни.

– Тс-с-с. – Паула поспешно взглянула ему в глаза. – Он спит.

Хоакин был потрясен. Она произнесла эти слова так, точно повторяла их изо дня в день с самого его рождения, точно сон маленького ребенка в соседней комнате уже давно стал для них нормой. Она поднялась, но от тазика не отошла.

– Пустяки? Серьезно?

Хоакин промолчал, надеясь, что она не заметила, как он поморщился от боли. Он снова попытался снять ботинок, на этот раз при помощи дверцы шкафчика под мойкой, отчетливо осознавая, что Паула зорко за ним приглядывает. Он ухватился за край раковины с такой силой, что руки побелели. Прикусил губу от усердия. Паула, стоявшая вне поля его зрения, не сдержала улыбки, наблюдая за этим спектаклем. И тут он поскользнулся. Подошва прочертила контрастный штрих по деревянной дверце, выкрашенной кремовой краской.

А ботинок так и остался на ноге. Улыбка пропала с губ Паулы.

– Хоакин!

– Что?

Паула подошла к раковине и показала ему на черный полукруг на дверце.

– Мне это теперь целую вечность оттирать.

– Ладно, может, я и пьян, – признал он. – Но самую чуточку.

Она поправила фартук и снова опустилась на стул.

– Давай сюда ногу! – Она хлопнула себя по бедру. – Давай! – поторопила она, видя, что муж замер в замешательстве.

Подняв ногу, Хоакин пошатнулся и чуть не упал. Паула с трудом его удержала.

– Так где ты пропадал? – снова спросила она, развязывая шнурок на его левом ботинке.

– С тобой никогда не поймешь, что ты хочешь услышать.

– Как насчет правды?

– На работе, – ответил он, а чуть погодя добавил со вновь обретенной уверенностью: – А ты думала где? На работе, где же еще.

Чтобы твои слова вызывали доверие, надо обставить ложь достоверными деталями, а это Хоакин умел. В конце концов, с утра он правда отправился в участок. Он улыбнулся, предвкушая скорый триумф.

– Хочешь сказать, что после сегодняшней ночи ты спокойно пошел в участок, сел за стол и проработал восемь часов как ни в чем не бывало?

– Да.

– В субботу.

– Да.

– Я так давно замужем за полицейским, что прекрасно знаю, что такое график «сутки через трое», Хоакин. До понедельника ты мог и не выходить на работу.

– Раз ты так давно замужем за полицейским, то и не задавала бы вопросов, – огрызнулся Хоакин.

Паула подняла брови.

– Раз ты так отвечаешь, подробности мне не нужны. Давай другую. – Она жестом велела поднять правую ногу.

Нет бы взять и все ей рассказать?

– Ну вот, готово, – объявила