— Ты всегда обижаешь лишь меня и Нэю — настоящих своих друзей, а не тех, кого бы и следовало, — ответила ей Ифиса. — Тех, кто тащат у тебя всё, что плохо лежит. А плохо лежит у тебя всё. Вот недавно я видела твоё платье и ожерелье у одной мерзавки, а ты ничего ей не дарила, насколько мне известно. Твоя кухня, когда я пришла, была опустошена полностью, как будто у тебя столовались военные. Одна я забочусь о тебе по-настоящему. Да ещё Нэя любит тебя как родную. А ты вместо благодарности мне, ты… ты не любишь меня!

— Я люблю тебя и Нэю, — ответила Гелия, смягчаясь. — Я ценю вас обеих. Не обижайся. Ты и она, вы самые настоящие и незаменимые из всех моих друзей. Иди, я сейчас приду завтракать.

— Мы к тебе присоединимся, — пообещал Ифисе и Рудольф, — я голоден и чувствую себя реальным хищником.

Не без обиды Ифиса послушно удалилась в столовую, успев обернуться на него с влажной благодарностью во взгляде. Он стоял у дверей на выход и не хотел меня выпускать, усмехаясь над моей суетой, — Оставайся. Должны же мы отведать как воспитанные люди стряпню Ифисы. Или ты не хочешь есть?

— Она сыта! Ясно же тебе сказано, — Гелия легонько дёргала меня за рукав, давая понять, что я тут лишняя на данный момент.

— У неё бабушка из аристократического дома, и Нэя вовсе не приучена столоваться в чужих домах.

Затем она доверительно зашептала мне в ухо, щекоча и окутывая своим чудесным ароматом всю меня целиком, — Не слушай его бредни. Уходи. Не надо с ним оставаться…

В довершении ко всему она сунула мне часть денег, не убранных ею в тот тайник. Всё же она помнила о своём долге мне. Как человек не избалованный её щедротами, я ощутила прилив благодарности. Она не посчитала те деньги, что всучил мне странный Руд, за погашение своего личного долга. То была лишь его выходка, и она сделала вид, что к нашим с ней отношениям он не причастен никак. Он отдал своё, а она своё.

— Оставайся, Нэя, — Ифиса вернулась и уговаривала меня, как будто от моего согласия зависело её собственное везение. Может, и зависело, поскольку ей очень уж хотелось задержать тут Рудольфа, что было мне уже ясно. Задержать, посидеть с ним рядом за столом без всякого шанса на малейший интимный успех, но кто знает… Её окрылила его шутка по поводу многожёнства. — Такую чудо-птицу ел на завтрак только мой первый муж. Хотя я-то и не была его единственной женой. Секрет кулинарного рецепта знаю лишь я. Его служанка раскрыла мне эту тайну, поскольку я всегда умела расположить к себе всякого человека.

— У неё бабушка знает уйму всяких тайн, — ответила за меня Гелия. — Нашла чем удивить.

— Бабушка вряд ли уже способна на такие кулинарные изыски, как умеет Ифиса, также прошедшая свою выучку в одном из лучших аристократических семейств Паралеи, — смеялся он. — Не уходи, а то не узнаешь, что ел на завтрак первый муж — аристократ нашей Ифисы. Если, конечно, она не сочиняет легендарных новелл вместо своего банального прошлого. Что по любому ей простительно, раз уж она актриса.

Мне пришлось почти протискиваться, и он, не двигаясь, наблюдал с интересом, как я смогу это проделать. Но я проскользнула, чувствуя ладонями гладкую кожу его куртки. Он успел схватить мою ладонь своей ловкой рукой и сжать её, но быстро отпустил.

— Зря ты убегаешь. Наметилось такое пиршество, а ты… — вздохнула Ифиса. Она боялась, что вслед за мною и Руд не останется завтракать.

— Я не прощаюсь, — сказал он мне вслед. Щёки мои продолжали пылать так, что ломило капилляры, и я выбежала, почти ничего не видя. На улице я вытянула деньги из корсета и, скомкав их, сунула в сумочку. В таком сумбурном состоянии я сунула часть их мимо сумочки, даже того не заметив. Проходящая мимо милая и простенько одетая девушка подобрала их и протянула мне. И деньги, всегда бывшие для меня несомненной ценностью, были взяты мною с отстранённым безразличием, так что вежливая прохожая точно решила, что я не в своём уме. Она поглядела с состраданием, а я сунула одну из купюр ей в ладошку как нищенке. Она растерялась, но взяла, поскольку уж точно та не была для неё лишней.

Всё моё существо потрясало понимание того, что я хотела, не взирая ни на что, уехать с ним! Вместо Гелии. В его загадочную хрустальную пирамиду. Увидеть Лучший город континента, какой он? Хотела учиться там, в закрытом загадочном городе… И ничего уже не казалось невозможным в такую безумную минуту. И от понимания всего мне нечем было дышать. Пихая неожиданное денежное изобилие в маленькую сумочку на поясе, я впервые не радовалась деньгам. Впервые не думала о том, на что их потрачу. И вовсе не безумная материальная щедрость странного человека казалась мне важной. Да будь он нищим у дороги, я и тогда не прошла бы мимо магической лазури его, даже не глаз, а светоизлучающих очей. Однако, браслет, названный им «пустяковиной», я тут же выбросила в уличную пыль. Как будто избавилась тем самым от мутной взвеси, заключенной в нахлынувшей волне перегрузивших меня впечатлений.

В эту самую минуту мне показалось, как чей-то пронзительный взгляд буквально обжёг мою спину, так что я вздрогнула от странного и даже пугающего воздействия необъяснимой природы. Я обернулась, беспомощно озираясь вокруг, и вдруг увидела старика в чёрном балахоне поверх такой же чёрной одежды. Он стоял, прижавшись к стене дома. На волосы его была нахлобучена аристократическая по виду шапочка, но чрезмерно большая для него. Поэтому шапка сползла едва ли не на нос. Или же сам, очевидно, нездоровый прохожий поспешно надвинул её на лицо, скрыв глаза. Поразившись тому, что этот незнакомец зачем-то прячется от меня, увидевшей его впервые, я остановилась. А он согнулся, явно прикидываясь горбатым, и побежал как-то кособоко, если не смешно, тотчас же скрывшись в толпе.

Я потрогала собственную шею, будто там могло оказаться зловредное насекомое. Ничего, понятно, там не ползало, а остаточное жжение осталось. Сам взгляд странного существа я определила бы как тот, что на возвышенном литературном языке означает: «поражённый внезапной влюблённостью», окажись на его месте кто-то моложе. Но тут уж подобное определение не казалось уместным. Да мало ли сумасшедших бродит по улицам. Я с опозданием повела плечами, выражая неуместность такого вот зрительного пожирания со стороны старого хрыча, посылая