— Где же и вычитал такое?

— В библиотеке твоего отца. Я помню тебя ребёнком. Я наблюдал через окна библиотеки, как ты играла в вашем родовом парке…

— Но я совсем не помню тебя…

— Не удивительно. Там же столько народа работало, да и гости, приятели, и прочие постоянно сновали по вашей усадьбе. К чему они, скучные и взрослые мужики, были маленькой девочке, кем ты и была, когда ты обитала в своём собственном, таком щедром на радости в те времена, личном и гармоничном мире благополучного детства. Твой отец был умным, общительным и добрым, но как оказалось, настоящих друзей у него не было…

Видя моё смятение при таком вот повороте разговора, он предложил вкрадчиво, — Садись ко мне в машину, а я отвезу тебя домой, — и эта его вкрадчивость, и умелое придание голосу ласковой и словно бы родной теплоты, выдало его. Он сам был коварен! Истинное воплощение Чёрного Владыки.

Я сразу же очнулась. Почти убаюканная его метафизическими сказами, как и сражённая столь неожиданными воспоминаниями, я уже стояла с ним рядом, но даже того не замечая!

— Нет! — я попятилась от него, — Мне машина твоя не нравится. Она вся раздолбанная и того гляди, развалится по дороге.

— Не развалится, — опроверг он, — прочная. Лишь по виду облезлая и помятая. Завтра же на другую машину сменю. Весь город к моим услугам, да и весь континент. Хочешь, ради тебя добуду аристократическую и последнюю модель? Мне это раз плюнуть.

В это самое мгновение, как по заказу, мимо Чапоса проехала блистающая аристократическая машина. Чапос сопроводил эту машину взглядом исподлобья, а машина вдруг резко затормозила неподалёку, подняв клубы пыли из-под роскошных колёс. Кому бы она ни принадлежала, я в ужасе бросилась назад, в парковые дебри, но не в сторону квартала Крутой Берег, — ведь он мог помчаться следом!

— Ай-ай! — пищала и стонала я, устремившись в другую сторону от привычной дорожки, сделав немалый зигзаг к другим уже тропинкам, что выводили обратно к столичным улицам, но намного дальше от того места, где и торчал тот, от кого я убегала. Вся мокрая от бега, исхлёстанная ветками, разлохмаченная, в запачканных туфельках, — тропинка оказалась топкой и грязной, — я вылезла к окраине какого-то проулка, потеряв уйму времени.

— Вы не подскажите, в какой стороне центр столицы? — обратилась я к одной неряшливой женщине, набирающей воду в огромный сосуд из общественной городской трубы. Что говорило о том, что данный квартал был предельно беден, раз лишён внутридомового водоснабжения.

— Ишь, разоделась-то как! — неприветливо ответила тётка, — Чего лохматая-то такая? И волосы почему не прикрыла, как положено? — и ничего не стала мне объяснять.

— Я по крайней мере в приличной одежде, в отличие от тебя, неряха! — возмутилась я на беспричинную агрессию.

— Оно и видно, — включилась она в перебранку, — Спьяну, что ли, дорогу потеряла? То и дело из этого парка вылезают девки гулящие, где вместе с памятью теряют и свою честь! Платье у неё, видите ли, нарядное, а в грязи-то вся чего? — она имела в виду заляпанные грязью атласные завязки у моих туфель. Да и на сами туфли налипли комья глинистой почвы. — Извалялась, никак в зарослях с весёлыми дружками? По ночам ор, да визг из этого парка всю ночь спать не даёт, так ведь и днём шастают, без стыда и устали…

Пока она отвлеклась на ругань со мной, к ней подбежали два мальчишки и стали пить воду из её сосуда с широким горлом. Тётка замахала на них руками, — Не пачкайте воду, дурни! Набирайте в ладони и пейте!

Дети от страха опрокинули её кувшин и убежали. Вода повторно залила мои туфельки, но, по крайней мере, очистила их от жирной грязи. Глядя на чистую воду, я вдруг ощутила сильную жажду. Не дожидаясь, пока в злюка в линялой тунике опять займёт то место, откуда и изливалась вода в каменный желоб, я подставила ладони к воде и стала пить леденящую чистую воду.

— Иди отсюда! — заорала злая тётка, пихая меня, — дура падшая!

Почему она проявляла такую дурь и злобу, мне было неведомо. Может, как раз принадлежала к тем самым поточным и неполноценным порождениям, кому не досталось и крошки красоты и ума.

— Почему ты такая злая? — всё же спросила я, — набрасываешься на прохожих…

— Легко тебе быть доброй, такой красивой и явно небедной, румянолицей! А я без еды и денег вот уже вторые сутки, как мой пьющий кобель все последние деньги утащил в дом яств, — голос у неё сошёл на еле удерживаемый плач. — Да и сам как провалился. Сказали соседи, что в ту ночь как раз и был сбор хупами бесплатной рабочей силы для отдалённых угодий. Точно схватили, да утащили в рабство. Кто заступится? Кому он сдался? Детей и то кормлю одной пустой кашей… — тётка закрыла лицо рукавом своей блёклой туники, — Вот ты и попалась мне под руку, уж прости…

Я достала часть денег и отдала ей. В нескрываемом изумлении она приняла их дрожащей рукой, став при этом не настолько уж и отталкивающей, — Девочка… да ты никак посланница самого Надмирного Отца? По виду-то твоему могла бы и догадаться. Злыдня я и есть, что бросаюсь на не виновных ни в чём…

Я не стала слушать её излияний, а быстро побежала по пологому косогору вверх, где этот убогий переулок расширялся и вливался в другую уже улицу.

— Пусть тебя посетит невероятное счастье! — кричала вслед несчастная, как оказалось, тётка.

Ветер заметно усилился, небо уже заволакивала мрачная облачность, так что и неудивительно, что в заброшенном парке царил такой сумрак. Я побрела почти наугад, вспомнив, что теперь у меня есть деньги на общественную машину и достаточно лишь найти нужную остановку и подходящий маршрут. Или повезёт набрести на стоянку платного частного извоза.

И как нарочно, я вылезла в переплетение каких-то узких и путаных переулков, забредая в настоящие уже тупики, упираясь то в высокие ограды, то в облупленные стены без окон и дверей, никак не находя выхода к центральным улицам. Вдобавок ко всему за мною увязался какой-то сумрачный тип, имея непонятную, но явно недобрую цель. Всё было похоже на бестолковый сон, из которого никак не удавалось вынырнуть в привычную реальность. В моих туфельках хлюпало, — мало того, что в парке оступилась в лужицу, оказавшуюся довольно глубокой, так и