сел на лежанку, на которую была кинута охапка прелой соломы. Несколько мышей испуганно метнулись и исчезли в углу. Ворник со страхом огляделся. Избежать господарских стражников, чтобы попасть в лапы разбойников! Если дело только в грабеже, то он отдаст им все, что при нем имеется, лишь бы оставили ему лошадей, чтоб добраться до Васлуя. Но кто знает, что у этих людей на уме? Они могут враз лишить жизни. И это накануне облачения в господарский кафтан, накануне исполнения его многолетней мечты.

Дверь в комнатку отворилась, и вошел человек с платком на лице.

— Вот и настало время встретиться, твоя честь, — сказал он, усаживаясь перед ворником на колоду.

— Кто ты? Мне знаком твой голос!

Мужчина сдернул платок.

— Пэтракий! — вскочил пораженный Лупу.

— Все же узнал…

— Как же это... Ты был в крепости.

— Да, в Сучавской крепости, где по милости твоей я должен был находиться всю жизнь.

Лупу опустил голову.

— Не было выхода, Пэтракий. Пристал Барновский с ножом к горлу... Но я бы не оставил тебя там. Жизнью своей клянусь, что вызволил бы тебя и исполнил обещание. Не прийди Мовилэ на престол, быть мне господарем. Теперь же все идет к тому, что его прогонят, и Порта назначит меня воеводой, а тогда ты подле меня обретаться будешь.

— Думаю: к чему может привести новое твое обещание? Прежнее лишило меня матери и дорогой сердцу девушки, а я в отчаянии и горе впервые в жизни смертоубийство содеял. Теперь я с беглыми и гонимыми сроднился. Вы, бояре, их разбойниками зовете. Рука, умеющая ковать железо, рука честная, по труду тоскующая, кинжал держит...

Лупу огорченно слушал его. Действительно, чувствовал ли он на себе какую-то вину? И да, и нет.

— Обо всем этом я и понятия не имел. Но теперь и я гонимый. В моей стране смерть ходит за мной по пятам.

— Скажи-ка по совести, если бы я причинил тебе столько горя, как бы ты наказал меня?

— Убил бы, — без околичностей ответил Лупу.

— Так вот, это тебе и полагается!

Ворник содрогнулся, лоб его покрылся испариной. Он как-то приниженно торопливо заговорил:

— Пэтракий, братец, не совершай греха! Вспомни, одна мать кормила нас! Нет моей вины... Вознагражу тебя!

— Никакой награды мне не надобно. Жизнь тебе сохраню. Но поклянись своими детьми сделать то, что скажу тебе. Ежели станешь воеводой, сотвори справедливость для народа. Защити его от свирепости тех, кто грабит и из дому гонит. Видал людей, что со мной пребывают? Большинство никогда и не брали в руки кинжала. Были они безлошадными, жили в хижинах и кормились с клочка земли. Но разорили их подати и жадность господ, которые чем больше имеют, тем больше иметь хотят. И зернышка ни у кого не взяли эти люди, а бояре отобрали у них все, даже метлу из дома унесли. Вот и суди — кто разбойник?

— Послушай, Пэтракий, что я тебе скажу, — осмелел ворник. — Правды нет и не было с тех пор, как земля стоит. Потому как не приходит она к человеку сама, а человек добывать ее должен. Клянусь жизнью детей моих! Ежели стану господарем, буду вершить справедливость и не допущу самовольства. Повелю всех беглых вернуть на их место, раздам землю неимущим, и пособлю им дома поставить. Да поможет мне бог! А тебе, Пэтракий, будет поддержка и уважение!

— Не надобно мне государево уважение. Между нами навечно останется обида моя. Если на этот раз сдержишь слово и наведешь в стране порядок, уеду обратно в Рукары, туда, где прошло наше с тобой детство. Нет у меня ничего дороже этих воспоминаний. Теперь же можешь отдыхать. А завтра — езжай, куда твой путь лежит.

Пэтракий покинул комнату. Ворник остался один. Сна не было, Когда утром Асени пришел будить его, он увидел, что за ночь хозяин спал с лица, а под глазами легли черные круги, словно после тяжелой болезни. Лупу захотелось еще поговорить с Пэтракием, но на постоялом дворе уже никого не было. Только ветер, как заблудшая душа, стонал в печной трубе.

10

«Милости господарей несут стране благоденствие, немилости и жадность разорение».

Мирон Костин

Из Васлуя ворник вернулся в Нарьград с кошельками и дарами, потребными для подношения по случаю предстоящего его облачения. Он тут же поспешил к миралем-аге и услыхал от него, наконец, весть, которую так долго ждал и ради которой столько сил положил.

— Удачливый ты, эффенди-бей! — сказал ему миралем-ага. — Тот гяур, что на престоле находился, прогнан. Теперь же подожди, пока выздоровеет светозарный наш султан, он назначит тебя господарем.

Турок прикрыл глаза и замолчал, будто источник его слов внезапно иссяк.

— Благодарю тебя за помощь, достопочтенный ага, — поклонился Лупу и положил к его ногам шкатулку с драгоценностями и десять кошельков с золотыми.

— Правь с умом и будет у тебя поддержка. А теперь поезжай Богдан-сарай.

В тот же вечер Лупу с почетом поместили в Богдан-сарае. Здесь его посетил кехая — представитель визиря, и после церемонных поклонов передал приглашение явиться к визирю домой. Затем прибыл чауш-баша, назначил день облачения в господарский кафтан и взял на себя заботу о церемонии. Терзи-баша, старший над портными, снял мерку, чтоб сшить ему господарский кафтан. Еще побывали у него килар-баша, старший над поварами, и метхер-баша, руководитель оркестра — метерханы. И все они получили подарки и жирные бакшиши.

Принял Василе Лупу и бояр, прибывших из Молдавии, чтобы присутствовать при облачении нового господаря. Он пригласил их к столу, потчевал и вел степенный разговор.

— Кто остался в Яссах каймакамами?[20]

— Логофет Генгя и ворник Чехан.

Лупу понимал, что этим боярам его назначение было ножом острым, и они под разными предлогами постарались не приехать. Но он ничем не выдал своего неудовольствия.

— Постельничий Костин тоже остался дома?

— Уехал с господарем Мовилэ в Польшу.

— Значит, покинул нас. Жаль!

Бояре молчали, не понимая, был ли Лупу откровенен или притворялся до поры до времени, пока не получит знаки власти, а тогда всех их скрутит в бараний рог.

До помазания оставались всего