сутки. Лупу был весел, пировал с боярами и именитыми турками. Но в вечер перед церемонией получения кафтана он решил лечь пораньше, чтоб отдохнуть, так как предстоял тяжелый день, и удалился в свои покои.

В спальной комнате он застал доверенного своего человека Пэвэлаке Кырну.

— Эту ночь, твоя милость, проведешь в соседней комнате. И не спрашивай — почему.

— Пускай так! — сказал Лупу и лег на диван, который ему загодя подготовил Пэвэлаке.

Был он взволнован и не сразу уснул. Но утром проснулся бодрым после крепкого сна.

— Пэвэлаке! — крикнул он.

— Иду! — ответил тот и вошел, волоча за собой тощего человека, лицо которого было залито кровью.

— Это разбойник, твоя милость! Вот уж несколько дней вижу — вертится вокруг дома, все под окнами спальной комнаты. Подумал было, просто мелкий воришка, решил поживиться в такие дни, когда все носятся, как очумелые. Но оказался птицей поважнее. Твою милость высматривал.

— Почем ты знаешь?

— Положил я на постель твоей милости мешок с соломой и тыкву в изголовье. Он дважды ударил кинжалом, а в третий раз не успел: перекрестил я его дубиной.

Ворник встал с постели. Лицо его потемнело от гнева.

— Кто велел тебе это сделать, мерзавец?

— О, эффенди-бей, пожалей, не убивай! Пятеро детей у меня, пропаду я — и они с голоду пропадут. Не хотел я делать этого! Подлое дело, аллах мне свидетель! Шакал Али, это он вложил мне в руки нож. Сказал, ежели не убью, отдаст в руки судьи и отправят меня обратно на галеры. Там я узнал этого разбойника. Он был надсмотрщиком. Многих забил плетью насмерть. Однажды в бурю галеру швырнуло на скалы и несколько человек спаслось. Одно время я жил в Сирии. Там нашел себе жену и с ней возвратился в родные места. Работал в Галате, когда меня обнаружил этот шакал. Не убивай меня, эффенди, пожалей моих детей!

— Поднимись! — приказал Лупу.

Турок встал, дрожа всем телом.

— А как бы ты доказал, что убил меня?

— Должен принести кольцо с твоего мизинца.

— Где назначена встреча с Али?

— Возле Богаза.

Лупу снял с пальца кольцо и протянул перепуганному турку.

— Возьми несколько человек, — сказал он Пэвэлаке, — иди следом. Того Али схватить без шума и — в погреб. И глядите — как бы он сам себя не порешил. Живым он мне нужен, разбойник!

— Не убивай меня, не убивай!.. — вновь кинулся в ноги турок.

— В этот великий для меня день дарую тебе жизнь. Живи честно и пристойно, как велит аллах!

— Благословен будь вовеки! — со слезами на глазах крикнул турок, целуя туфли ворника. — Да пребудет с тобой счастье до скончания дней твоих!

Хотя смерть только что прошла на волосок от него, Лупу быстро позабыл происшествие с турком. Дом заполнился людьми. К десяти часам утра приехал визирев кехая с группой янычар. На каждом — красная парадная одежда, отделанная шнуром, чалма с полумесяцем. Кехая, согласно ритуалу, торжественно провозгласил цель своего приезда и призвал будущего господаря сохранять верность Высокой Порте и не подвести визиря, который за него поручился. Затем все сели на коней и устремились в сераль. Там их ожидал великий визирь. Он протянул Лупу руку для поцелуя и сказал:

— Добро пожаловать, воевода!

Последовала краткая речь, визирь напомнил Лупу о милости и чести, что оказана ему властителем мира, блистательным султаном, о беспрекословном подчинении светозарному и о том, чтобы дань и подарки неукоснительно и без задержки отправлялись Порте.

Лупу произнес клятву верности и вновь поцеловал руку визирю и кехае. Отсюда процессия направилась к султанскому дворцу.

Через много церемоний пришлось пройти Лупу, прежде чем он был допущен в зал, где на троне с позолоченными ножками восседал султан.

Каждые десять шагов, как предписывал церемониал, Лупу останавливался и клал земной поклон, пока не застыл перед «владыкой мира». Султан со скучающим выражением на лице сделал знак визирю, и тот произнес надлежащие наставления перед вновь назначенным господарем. С колотящимся сердцем слушал Лупу его слова. Визирь закончил свою речь, и он, коленопреклоненный, поцеловал полу султанского халата. Тут ему накинули на плечи дорогой кафтан — подарок султана. Кафтаны получили также четверо бояр. Затем, пятясь и непрерывно кланяясь, все покинули тронный зал.

У выхода из дворца Лупу уже поджидал главный султанский конюший с двумя спахиями[21]. Они подвели молдавскому господарю белоснежного коня в позолоченной упряжке, еще один дар султана, и помогли сесть в седло. Грянул оркестр, и под его звуки и крики толпы, которой бояре швыряли мелкую монету, кортеж направился в патриархию. Навстречу воеводе вышел сам патриарх, взял его под руку и повел в притвор.

Стоя перед алтарем, с замиранием сердца слушал он, как хор пел «Достоин еси!». Когда же разгоряченного лба коснулась прохлада миры, глаза Лупу наполнились слезами. Пробил его великий час!

После богослужения он вышел из церкви в сопровождении патриарха, духовенства и господарской свиты. К ним присоединился эскорт янычар, с которым Лупу проехал по многолюдным улицам Стамбула и направился в Богдан-сарай, где уже были накрыты столы.

Несколько дней длилось празднество по случаю облачения нового молдавского господаря. Когда торжество окончилось, Василе Лупу, сопровождаемый турецкой свитой и боярами, направился к Дунаю.

В Галацах встречать его вышли бояре Нижней Земли. Были среди них и логофет и и ворник Чехан и казначей Рошка. Стояли, покорно опустив головы, ни на кого не глядя. Воевода повел себя с ними ласково, по дороге в усадьбах садился со всеми за стол, шутил и веселился.

Старшины выгоняли крестьян на дорогу, заставляли кричать здравицы господарю, и как можно громче.

— Так и кричите, — наставляли они народ: — «Да здравствует его милость воевода Лупу!», а не то знаете, что вам будет!

Но люди молчали. Кричали все больше сами старшины и господарские служивые. На самом деле, чего было крестьянам радоваться и кричать во здравие?! Разве на накричались они вдосталь, когда пришел на княжение Александр Илиеш, затем Мовилэ, потом Барновский и опять — Александр, Барновский и снова Мовилэ... Приходят, уходят господари, а о них никто и не подумает.