Шрифт:
Закладка:
Чтобы лучше понять суть даосской космотехники, можно обратиться к истории мясника Пао Дина, поведанной в «Чжуан-цзы». Пао Дин превосходно разделывает коров, но, по его словам, ключ к тому, чтобы быть хорошим мясником, состоит не в мастерстве, а в понимании Дао. Отвечая на вопрос царя Вэнь-хоя о Дао разделки коровы, Пао Дин отмечает, что хорошего ножа вряд ли будет достаточно; куда важнее понять Дао в корове, дабы использовать лезвие не для противостояния костям и сухожилиям, а скорее, проходя рядом, проникать в промежутки между ними. Здесь буквальное значение Дао – «путь» или «тропа» – сливается с его метафизическим смыслом:
Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года – и я уже не видел их перед собой! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь Небесному порядку, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях[194].
Следовательно, заключает Пао Дин, хороший мясник полагается не на доступные ему технические объекты, а скорее на Дао, ведь Дао фундаментальнее, чем Ци (орудие). Пао Дин добавляет, что хорошему мяснику приходится менять свой нож раз в год, потому что он прорезает сухожилия; плохой мясник меняет нож ежемесячно, ведь он впрямую рубит кости ножом; тогда как Пао Дин не менял свой нож в течение девятнадцати лет, и всё же он выглядит так, будто только что обработан точильным камнем. Всякий раз, когда Пао Дин сталкивается с трудностью, он замедляет движение ножа и нащупывает подходящее место, чтобы двинуться дальше.
Царь Вэнь-хой, задавший этот вопрос, отвечает: «Послушав Пао Дина, я понял, как нужно вскармливать жизнь»; и действительно, эта история входит в главу под названием «Главное во вскармливании жизни». Более того, именно вопрос жизни, а не техники находится в центре повествования. Если здесь и есть концепт «техники», то он отделен от технического объекта: хотя технический объект не обделен ценностью, нельзя стремиться к совершенству техники посредством совершенства инструмента или мастерства, поскольку совершенство может быть достигнуто только благодаря Дао. Когда нож используется в соответствии с инструментальным разумом – с такими функциями, как «рубить» и «резать», – он выполняет действия, которые ограничены низшим уровнем его бытия. С другой стороны, нож, направляемый Дао, достигает совершенства посредством «привации» функциональных определений, навязанных ему кузнецом. Всякий инструмент подчинен технической и социальной детерминации, которая наделяет его специальными функциями, – например, кухонный нож технически определяется острым лезвием и социально детерминирован использованием в кулинарии. «Привация» здесь означает, что Пао Дин не эксплуатирует специально встроенные особенности ножа – его бытие острым для резки и рубки, – а наделяет его новым использованием, полностью реализуя его потенциал (как бытия острым). Нож Пао Дина никогда не режет сухожилия, не говоря уже о том, чтобы наталкиваться на кости: вместо этого он ищет пустоту и легко входит в нее; при этом нож выполняет задачу разделки коровы, не подвергаясь риску затупиться и, следовательно, быть замененным, и полностью реализуется в качестве ножа.
Таким образом, познание жизни состоит из двух частей: понимания общего принципа жизни и освобождения от функциональной детерминации. Это можно считать одним из высших принципов китайского мышления о технике. Однако следует также отметить, что Дао – не только принцип бытия, но и свобода быть. Следовательно, в этой конкретной концепции Дао может и не привести технику к совершенству; действительно, Дао может быть подорвано или даже извращено техникой. Мы находим это опасение в рассказе из главы «Чжуан-цзы» под названием «Небо и земля», где персонаж Цзы-Гун (который разделяет это имя с одним из самых знаменитых учеников Конфуция, известным как деловой человек) встречает старика, который занят тем, что вручную переносит воду из колодца в огород. Увидев, что старик «сил тратил много, а работа у него шла медленно», Цзы-Гун вмешался:
– Теперь есть машина, которая за один день поливает сотню грядок! – крикнул ему Цзы-Гун. – Много сил с ней тратить не нужно, а работа подвигается быстро. Не желаете ли вы, уважаемый, воспользоваться ею?
Человек, работавший в огороде, поднял голову и спросил: «Что это за машина?»
– Ее делают из дерева, задняя часть у нее тяжелая, а передняя легкая. Вода из нее течет потоком, словно кипящая струя из ключа. Ее называют водяным колесом.
Огородник нахмурился и сказал с усмешкой: «Я слышал от своего учителя, что тот, кто работает с машиной, сам всё делает, как машина, у того, кто всё делает, как машина, сердце тоже становится машиной [цзи синь, 機心]. А когда сердце становится как машина, исчезает целомудрие и чистота. Если же нет целомудрия и чистоты, не будет и твердости духа. А тот, кто духом не тверд, не сбережет в себе Путь [Дао]. [Дело не в том, что я не знаю о твоей машине – мне было бы стыдно ею пользоваться!]».
Устыдившись своих слов, Цзы-Гун опустил голову и ничего не ответил. Тогда огородник спросил его: «Ты кто такой?»
– Я – ученик Конфуция[195].
Учитывая, что это драматическая встреча ученика Конфуция с учеником Чжуан-цзы, можно расценить ее как насмешку над Конфуцием, который был занят политической деятельностью, то есть его самого можно считать утратившим «целомудрие и чистоту». Здесь машины воспринимаются как махинации; устройства, которые отклоняют простое и чистое в сторону осложнений, которые неизбежно портят форму жизни. Машины требуют такой формы рассуждения, которая заставляет Дао отклоняться от своей чистой формы, что, в свою очередь, порождает тревогу. Лучшим переводом цзи синь (機心), впрочем, является не «машинное сердце», как предложено выше, а скорее «расчетливый ум». Старик утверждает, что ему известно о существовании этой машины, и
