Напряженное молчание повисло в воздухе сразу после речи Коловрата. Боярин обратился к стороже, упредив, что мы немедленно отправляемся в Пронск с его посланием к княжичу Михаилу Всеволодовичу, что старшим на время пути назначаюсь я.

Соратники ожидаемо удивились и напряглись, и, собственно, я ждал начала выяснения отношений сразу, как только мы покинем посад. Однако же никто из дружинников не попытался вслух возмутиться или даже просто заговорить со мной за весь отрезок пути примерно часов в пять. Этакий молчаливый бойкот. Причем, судя по откровенно осуждающим взглядам Микулы, каменному лицу Кречета, избегающего даже взглядом со мной встречаться, какому-то обиженному разочарованию, нет-нет да и мелькающему в глазах братьев-половчан, по брезгливой насмешке Лада, это был именно что дружный игнор. Только Захар оказался словно бы в стороне от всеобщего порицания – случайно встретившись с ним взглядами, я, к своему удивлению, разглядел в них легкий налет сочувствия. Ну хоть кто-то не спешит упрекать, пусть и про себя!

Впрочем, иной реакции от дружного и давно спаянного воинского коллектива, доверяющего своему вожаку, не раз это доверие оправдавшего, я и не ожидал. Точнее, ждал гораздо более худших вариантов, а бойкот соратников… Так себе проблема по сравнению с монгольским нашествием! Впрочем, все равно мне было не по себе, да и объясниться с соратниками так или иначе необходимо. Мне ведь с этими людьми еще в бой придется идти! А потому короткий привал на лесной опушке у старой вырубки показался мне лучшим временем для разбора полетов.

Расседлав Буяна и стреножив его рядом с другими жеребцами, мирно пасущимися на лужку с уже пожухлой, но еще не до конца растерявшей насыщенную летнюю зелень травой, я принялся лично кашеварить. В буквальном смысле: взял свой походный котелок и молча придвинулся к костру, оперативно сложенному братьями, после чего быстро нарезал здоровый кусок сала средними, не очень толстыми шматами и бросил их на дно котелка. Последний же поставил на огонь – в смысле подвесил на сложенной над костром треноге из толстых сучьев, перехваченных сверху веревкой.

Сало вскоре зашипело, растапливаясь и распространяя по округе дивный аромат копченостей, а я меж тем быстро нашинковал две головки лука полукольцами засапожным ножом (в качестве доски мне послужил подходящий пенек) и бросил к салу. Подождав совсем немного – пока лук приобретет благородный золотой оттенок (и с удовлетворением ловя на себе заинтересованные взгляды соратников!), – я щедро бахнул в котелок крупы и пригоршню вяленого мяса. Недолго помешал их так, чтобы крупа чуть обжарилась в сале и целиком пропиталась растопленным жиром (заодно смешавшись с луком), после чего залил пшено уже принесенной Захаром водой. Рядом с нашей стоянкой в роще протекает ручеек, потому-то сторожа здесь и остановилась, так что воду мы раздобыли без проблем, и сейчас она скрыла крупу примерно на два пальца. Щедро сыпанув в варево драгоценной соли из собственного кулька – чем вызвал пусть пока еще безмолвное, но искреннее одобрение на лицах соратников, – я, довольно улыбнувшись, прикрыл котелок крышкой, после чего поймал глазами лицо Кречета, усевшегося на потник чуть поодаль, и негромко предложил:

– Ну что, други, пора бы и поговорить?

Молчание, повисшее над поляной, уже не было нейтральным или равнодушным. Взгляды всех воев скрестились на Кречете, и последний, наконец-то подняв на меня свои глаза, после недолгой паузы неспешно ответил:

– Ну, говори, коли есть что.

Ответил дядька неприязненно, но иного я и не ожидал. Пробежав глазами по лицам соратников, я, чуть волнуясь, торопливо заговорил, впрочем, коротко и по существу:

– Ночью перед самой схваткой мне было явлено видение моей смерти. На стенах Пронска, этой зимой… Во время штурма монголами. Они сожгли город, пороками перебрасывая через стены горшки с горючим «земляным маслом». И пороками же разбили городни, приставив лестницы к проломам, а затем пойдя на штурм. Последнее, что я увидел, это как лечу к земле, раненый стрелой… Потому во время боя с половецким разъездом я и был словно не в себе, да вы и сами это помните! А затем, после допроса половца, следующей же ночью, мне было еще одно видение – как рязанская рать схватилась с ратью Батыя и целиком погибла на льду Вороножа. Тогда я увидел гибель практически каждого из вас.

Вновь я перевожу взгляд по кругу, буквально на короткое мгновение останавливаясь на лицах погибших в будущей сече ратников. И дружинники поняли это – Лад с Микулой явственно побледнели, а братья-половчане, наоборот, нахмурились.

– Наконец, третье видение посетило меня уже прошедшей ночью. Там я увидел не только последний бой боярина Евпатия, но и часть его воспоминаний о семье, потому-то я и решился заговорить с ним, тогда, у храма. Заодно и проверил, правду ли вижу в своих снах иль нет. Выходит, что правду… А если так, то вскоре княжество погибнет под ударами татар. При этом единственный наш шанс изменить ход войны боярин отринул. Он решил не доверять моим снам, не будучи уверенным в том, что это есть не лживые лукавые искушения. Конечно, может, он и прав, но лично я в увиденное во снах верю и хочу изменить хоть что-то – с вашей помощью и помощью княжича Михаила.

Вновь над опушкой повисла тишина, только в этот раз напряженная, тягостная. Решив дать обдумать соратникам услышанное, я поднял крышку и тщательно перемешал закипающее варево, после чего услышал первый вопрос, озвученный Ладом:

– Как готовить кашу, ты тоже в своих снах увидел?

Вопрос был задан в шутливой форме, и это меня спасло. Ибо объяснять снами кулинарное ноу-хау (очевидно, привычный мне способ готовки солдатской каши здесь неизвестен) было бы глупо – да, мол, помимо Батыева нашествия мне еще и рецептура кулеша привиделась! Так, в нагрузку! Но на шутку, прозвучавшую лишь для того, чтобы сбросить напряжение, можно не отвечать прямо, чем я и воспользовался, улыбнувшись и неопределенно пожав плечами.

Секунду спустя раздался вопрос уже Кречета:

– Ну, допустим, ты наяву увидел то, чему действительно суждено случиться. Но что мы можем сделать? Если уж боярин отказался тебе помочь… И о чем, собственно, ты его просил?

А вот это уже конкретика! Посмотрев прямо в глаза дяде, я подробно ему ответствовал:

– Просил я убедить князя отвести рать к Рязани и дождаться владимирцев у ее стен. Также просил, чтобы князь обратился к жителям городов, весей и погостов, расположенных на берегах Прони, призвав их уходить на север или прятаться в лесах: приготовить землянки, перенести запасы в лабазы, срубить засеки – пока не поздно. Объяснил, как можно замедлить движения татарской орды, покуда князь дожидается помощи.

– Ну, так и нам поведай, если не секрет.

– Так отчего же секрет? Поведаю…