Очень хочу знать, как ты встретишься с Руфью и Бумбой.

Береги себя и не уставай.

Целую,

твоя Наоми

17.11.60

Дорогая моя,

Завтра исполняются два месяца с момента твоего отъезда. Вечером, вероятно, прилетают Руфь и Бумба, и не знаю, поеду ли я на семейную встречу завтра. С Дити было трудно на этой неделе. Она была взвинчена после того, как я взял ее из дома ребенка. Может, это пройдет, но пока нелегко. Не обращай внимания на мои жалобы. Я рад, что книга близится к завершению.

Что же касается того, что творится у меня на душе, ты, верно, не поймешь. И нет смысла объяснять.

Для тебя эти два месяца были очень полезны. Ты собрала много материала, который должна обработать. Сестрички твои за границей, главным образом, Ильзе, в переписке с Лотшин, потрясены твоими успехами.

Я считаю, что ты должна предельно использовать время твоего пребывания там, и ни в коем случае его не сокращать. У меня же время просто протекает между пальцами. По сути, остается на работу три часа в день, и все время – хамсины. Я не становлюсь более молодым и более здоровым, и почти ничего не успеваю сделать. Что ж, так, вероятно, должно быть, и ничего не изменится до последнего часа. И есть у нас малышка, маленькая, но уже оформившаяся личность, и, возможно я не достоин – быть ее воспитателем. И она приносит мне много радости, много горечи, и много страха. Но, может, это все – преходящее настроение, но, к сожалению, оно не проходит. За окнами собирается гроза, все время – молнии. Из хамсина прямо в ливень. Плохо мне. И я ужасно огорчен, что не в силах это скрыть.

Всех благ, Израиль

Поезд выпускает клубы дыма в воздух западного Берлина, удаляясь от него. Иностранное гражданство открыло Наоми дорогу в коммунистическую Германию, к местам ее детства. Артур, бывший муж одной из сестер, использовал свои связи и организовал для Наоми разрешение на поездку в Пренслау. В восточной Пруссии, во владениях Гинденбурга, Германия была передана в руки Гитлера. Там, среди черных лесов, Шварцвальда, она попытается взять интервью у типичных юнкеров, ощутить атмосферу, окружавшую владельцев прусских усадеб накануне прихода Гитлера к власти.

В вагоне поезда, везущего ее в Пренслау, Наоми думала о судьбе Фриды. Никто ничего не знал об их домоправительнице. Быть может, Фрида сняла квартиру в Берлине и жила нормальной жизнью? Или вернулась в родную деревню недалеко от Берлина, которую покинула молоденькой девушкой в дни кайзера Вильгельма Второго, чтоб служить у деда Наоми. Может, нацисты отобрали ее капитал со счета в банке, который она скопила за годы работы. Христианка Фрида растила детей с искренней любовью и преданностью.

«Семья Френкель это моя семья. Дети господина Артура Френкеля мои дети. Я одна вырастила их и сделала людьми», – говорила Фрида каждый раз перед Рождеством, получая свою годовую заработную плату. «Конечно, я составлю завещание, и оставлю вам все мои богатства», говорила она детям.

Пренслау – красивый небольшой городок, скорее сельский поселок. Усадьба деда возникает в сумерках, среди зеленых полей с черными лесами на горизонте и черной землей.

В одну из нелегких бессонных ночей она записала:

Это было в маленьком городке, в Померании, области восточной Германии. Когда-то мы здесь проживали. Городок выглядел погруженным в глубокий сон. Все приехавшие шли по его улочкам, даже не думая кого-то будить. Стена окружала городок, исключая узкие бойницы двух высоких башен, посеревших от времени, через которые, казалось, выглядывали лики рыцарей. Вооруженные мечами, гремящие железными доспехами, пожелтевшие от старости, эти рыцари, казалось, сейчас, в любой миг, могут выйти из-за стен, цокая копытами своих коней по городскому рынку. Посреди рынка – старый колодец. Черные бородатые деревья стонут под порывами ветра. Быть может, под одним из них сидел подмастерье и вырезал на стволе имя своей возлюбленной перед тем, как уйти в дальнее странствие. Быть может, это был наш дед, который много нам рассказывал о своих приключениях, сидя в тени деревьев, среди кустов сирени сада, у дома деда. Перед домом в усадьбе тянулась аллея, по обеим сторонам которой росли высокие деревья. У дома в усадьбе деда был большой двор с курятниками, загоном для коз, конюшнями, жильем для работников, обслуживающих скотину, и большим садом, где цвели кусты фиолетовой и белой сирени. За садом тянулись просторные поля до самого большого озера этого городка…

Сочные запахи рынка распространялись по всему городку. Местные жители продают и покупают плоды своего труда. Наоми не встречает среди продавцов дружественные лица. И, конечно же, нет евреев, которых тут и до войны было немного. Многие бежали отсюда от коммунистов. В соседнем городке Штетине, взгляд ее остановился на втором этаже стоящего перед нею дома. Тут жили раввин Оскар и его жена Малчин.

«Конечно, погибли в Катастрофе», – подумала она. Воспоминания преследуют ее. Она посетила этот двухэтажный дом раввина вместе с матерью и старшим братом, и Малчин угощала их кошерными блюдами Штетина. На первом этаже была синагога и кабинет, на втором – жилые комнаты семьи раввина. Наоми не любила атмосферу этого дома из-за того, что там говорили на идиш, но сказали Наоми, что это польский язык.

Она вспоминает, как издали доносились голоса и смех брата ее Лоца и его дружков, евреев и немцев, дергающих за веревку дверного колокольчика. Жена раввина выходит навстречу гостям. И тут Лоц и его друзья, маленькие хулиганы, убегают и напевают:

Малчин и Оскар весь день напролет,

День длинный

Сидят у пианино,

Малчин играет, а Оскар поет.

Что случилось с раввином и его женой?

Она ходит среди развалин Пренслау. Синагога, в которой молилась мать Наоми, сожжена и разрушена в «Хрустальную ночь в ноябре 1938 года. На старом кладбище сохранились обломки надгробий с надписями на иврите.

Она приходит на могилу матери, и дух деда сопровождает ее. Дед хотел выкопать ее матери могилу у скамьи, на которой она любила сидеть, окруженная разросшимися дикими кустами сирени. «Вся земля Германии священна!» – кричал дед Яков на отца матери, невысокого черноглазого еврея, в черном костюме. Крика этого она не забудет. У могилы матери она неожиданно увидела букет цветов на черном мраморе. И год назад Бумба нашел такой же букет на ее могиле. Наоми разглядывает звезду Давида на