Он рассказывает, что был шестнадцатилетним парнем, когда приехал из деревни в Берлин. До того вообще не видел в глаза еврея. Поэтому верил россказням, что евреи – существа с рогами. Гитлер знал, как использовать то, что многие немцы не встречались с евреями. В 1942, когда он был мобилизован в армию, и впервые увидел евреев, они были униженными и лишенными человеческого облика.

«Как ты не знала, что делают с евреями? – спрашивает Наоми, и Эльфи взрывается: «Не знали».

«Ты не знала, что творится в Германии?! В те времена, дети играли в любимую ими игру. Делились на два лагеря. Один лагерь приклеивал себе желтые листья, а те, кто составлял другой лагерь, уничтожали их. Все дети это знали. Десятки раз я видела эту охоту, но это было делом обычным, никого не смущало и не возмущало».

Эта долгая тягостная беседа завершается существенными выводами. Эльфи признается: «Пойми, я всегда была девочкой с непростыми душевными проблемами. Не знала, как жить. Когда Гитлер пришел к власти, я неожиданно стала организованной, и все личные мои проблемы исчезли. И это длилось все годы, пока я была мобилизована. Сегодня я снова сама по себе и снова не справляюсь с самой собой. Скажу тебе всю правду – я знаю, кем был Гитлер и что он сделал. И вопреки всему этому, я скучаю по тому времени. Если бы сейчас явился новый Гитлер, я бы побежала за ним».

Наоми понимает, что Эльфи говорит правду. Большинство из ее собеседников, даже люди ее поколения признаются, что тоскуют по этому времени, считая его расцветом Германии. Каждый из них был кем-то, каждый что-то делал и у каждого был свой статус в обществе. Это был один из главных принципов гитлеровской организации, – каждый немец кем-то или чем-то командовал. Каждому гражданину давали возможность гордиться и осознавать свое величие. Все, кто прошел этот нацистский период, жили в нем, связаны с ним глубокой душевной связью. И тут не поможет никакое логическое объяснение.

Она приглашает Эльфи с мужем в дорогое западноберлинское кафе. Сестра Эльфи сгорает от любопытства увидеть Бертель, ставшую преуспевающей писательницей, и присоединяется к ним. Гости из восточного сектора, предъявив документы, пересекают границу. Они надели свои лучшие костюмы, устаревшие и довольно потертые. Они взволнованы и счастливы, попав в такое роскошное кафе, радуются угощению и посуде. Они расспрашивают Наоми об Израиле. Никакого антисемитизма не ощущается в их вопросах. Наоборот, отношение их к евреям сугубо положительное. О жизни в восточной Германии они говорят вполголоса. Здесь они могут откровенно поговорить об общей трагедии Германии и трагедии их семей. Брат Эльфи погиб на войне. Отец-инвалид умер во время войны, после бомбардировки американцами предприятий Круппа в северо-западной части Германии. Мать вернулась в Берлин нищей. Она ела траву, пока не умерла от голода. Две ее дочери тоже оказались в нищете и не могли помочь матери. Наоми слышит трагическую историю любимой кухарки, которая неожиданно покинула их дом после получения предостерегающего письма от брата, и сердце ее ожесточается. Призраки Катастрофы встают ней, и нет в душе ее милосердия к предателям, которые пошли за Сатаной.

Наоми разыскивает своего учителя географии.

Она приходит к многоквартирному дому около разрушенной при бомбежке церкви. Аккуратно одетый мужчина, типичный немец, открывает ей дверь.

«Кто вы, госпожа? Чего желаете?»

«Я разыскиваю дочь моего учителя»

«Это моя жена».

«Я приехала из Израиля. Девочкой я была ученицей отца вашей жены».

«О, да! Анна-Мари, иди сюда! Тут пришла женщина из Палестины. Девочка, о которой всегда говорил твой отец».

«Как же ты заставляешь ее стоять в коридоре?!» – высокая голубоглазая блондинка укоряет мужа. «Пожалуйста, заходите». Она оставляет ребенка на полу, среди игрушек, и всплескивает руками:

«Какая неожиданность!»

Наоми спрашивает об учителе географии, стараясь скрыть удивление бедностью мебели в квартире. В гостиной всего лишь стена, заставленная книгами, посреди комнаты круглый стол, покрытый скатертью, и четыре стула вокруг стола.

Хозяйка рассказывает, что отец был убит во время подпольного собрания против нацистов, бомбой, сброшенной с английского самолета. Наоми рассказывает об ее отце, который обычно просил ее открыть учебник. Это был знак уважения к ней, отличнице.

«Отец, как только заходила речь о евреях, вспоминал маленькую черноволосую девочку, рассказывал о том, что она была самая умная в классе, и характер у нее был своеобразный. Она, несомненно, была отмечена гениальностью, но вынуждена была оставить школу при университете и покинуть Германию из-за прихода Гитлера к власти».

Тем временем, стол приготовили к ужину, и темой беседы стала жизнь в современном мире и в Израиле. Наоми рассказала о семье, о причине ее посещения Германии, и, конечно же, идеализировала Израиль. Ни одного слова критики Израиля она не произнесет в Германии, несмотря на то, что ей там далеко не все нравится.

«По вашему мнению, Германия изменилась?» – спросил мужчина, напряженно ожидая ответа.

«Мы хотим знать правду, – уточняет хозяйка, – мы создали организацию, борющуюся против малейшего проявления нацизма. Эта борьба составляет смысл нашей жизни. Мы хотим очистить Германию от нацистской нечисти. Мы уже привлекли к суду нескольких человек за их нацистские и антисемитские высказывания».

Пришло время прощания.

«Будьте с нами на связи, – тон был дружественным и искренним, – обещайте сообщать нам, если наткнетесь во время вашего путешествия на проявления нацизма».

После встречи с дочерью учителя географии естественно было посетить саму школу. По пути она размышляла о Гете, Шиллере и о том, как расцвел фашизм в Германии. Нацисты пришли к власти, и Гёте был оттеснен в сторону. Его поэзия была чужда нацистам. А романтик Шиллер был признан великим поэтом германского народа. Каждый ученик должен был знать наизусть его стихотворение «Колокол», провозглашающее германский национализм. Почему нацисты уцепились так за романтику? В романтическом подходе, считает Наоми, можно давать нереальные ответы на все вопросы жизни. Это подходило нацистам. В их доме Шиллера не любили и даже высмеивали его поэзию. Но в восемнадцатом веке евреи, которые страдали от антисемитизма из-за своей непохожести на окружающих, приняли Шиллера, как освободителя. Идеализация, которую он придал миру, подходила тогда евреям, а позднее – нацистам. С такими мыслями Наоми пришла к воротам школы, находящейся в коммунистической части Берлина.

Никакого имперского величия уже нельзя было различить в некогда элитной школе. Не было скульптур и картин знаменитых художников в коридорах. В классах, где учились мальчики и девочки из аристократических семей, на учеников не взирают со стен портреты королей и кайзеров,