Некоторые иноки жили в отдалении – в скитах или вели хозяйство в метохах – «подворьях», своеобразных монастырских фермах. Но все они зависели от своих непосредственных руководителей, своеобразного соборного триумвирата, в который входил настоятель – игумен и два его основных помощника – эконом, управлявший монастырским хозяйством, и экклесиарх – ризничий, в ведении которого было все необходимое для церковной службы. Добавим, что все они исповедовались у монастырского духовника – пневматика. Мерилом этой монастырской жизни был Типикон – устав, обычно составлявшийся ктитором по образцу устава, предложенного в IV в. св. Василием Великим. Прототипом для более поздних уставов стали Типиконы знаменитой палестинской Лавры св. Саввы и прославленного константинопольского монастыря Студия.

Если не считать тревожной, смутной эпохи иконоборства, пришедшейся на две трети VIII в. и первые четыре десятилетия IX в., в остальное время без конца росли вклады на монастыри, увеличивались их земельные владения, постройки, стада. Множество людей уходило под покровительство обителей от повинностей, так как монастыри иногда пользовались льготами в отношении податей, а главное, их имущество считалось Господним и поэтому неотчуждаемым, не передаваемым в светские руки ни при каких обстоятельствах.

Трудились монахи с верой и обязательно с молитвой, надеясь, что помощь Бога обеспечит благосостояние обители, а значит, умножит ряды монахов и позволит творить больше спасительной во всех отношениях милостыни. В обителях, живших по уставу акимитов – «неусыпающих», такую молитву творили вообще непрерывно, полухориями иноков в три смены по восемь часов каждая. С таким молитвенным настроем монастырское хозяйство крепло, стремясь как можно более эффективно использовать свои хозяйственные ресурсы, хотя его владельцы твердили, что им «мирские стяжания» не надобны. Некоторые монастыри показывали примеры особенно умелого хозяйствования. Обители, особенно с XI в., становились религиозной и хозяйственной опорой крестьян, селившихся вокруг них. Традиция основания монастырей с одиночным житьем в глуши, горах и чаще безлюдной к тому времени давно ушла в прошлое.

Византийский монастырь не шел впереди мира – ромейское монашество внедрялось в более или менее освоенные земли. Но его усиление временами начинало грозить если не существованию, то благосостоянию государства. Понятно, что постоянно воюющая Империя нуждалась в солдатах и денежных средствах, а монастыри отвлекали большую часть населения от службы и работы. Делая вклады в обители, богатые люди скрывали от казны, от обложения свои доходы, капиталы, уводя их в эти своеобразные закрытые от мира «офшоры». Монашество, наконец, сокращало количество семей и вело к уменьшению населения, и без того подорванного повальными эпидемиями. Оно разрывало родственные связи, рушило семьи. Как подвиг благочестия воспринимался отказ иноков и инокинь от родителей, сестер, братьев, жен, мужей, собственных детей. Поэтому василевсы то и дело вступали в борьбу с монастырями, но в целом ход такой затяжной борьбы складывался не в их пользу, что тоже стало в будущем одной из многочисленных причин гибели Византии. В XIII в. множество монастырей было уничтожено, но даже накануне рокового, трагического 1453 г. лишь в одном основательно обезлюдевшем Константинополе функционировало не менее восемнадцати обителей. И это при оставшемся, сильно сократившемся населении города числом менее пятидесяти тысяч человек, включая иноземцев.

Таким образом, характерной особенностью ромейской цивилизации был ее сакральный характер. Кроме названного, это проявлялось, в частности, и в осуществлении принципа перенесения сакрального пространства, когда в разных центрах появлялись подражавшие друг другу святыни, храмы, мартирии, крипты. Эти своеобразные «ретрансляторы святости» входили в литургическое пространство византийских городов и поселений, монастырей, создавая одно огромное поле небесных сил, в представлении ромеев, долженствующее защитить их богоспасаемую Империю, укрепить престиж царской власти, социальный мир, засвидетельствовать преданность православию. С такими же прагматическими целями строили крепости или чинили оборонительные стены, но построенное во славу Бога не имело рыночной стоимости в современном смысле слова. Осознание защищенности небесными силами было культурным кодом, столь необходимым византийскому обществу, проникнутому сакрализацией. Важно понять, что если на средневековом Западе суетный земной мир противопоставлялся миру божественному, то в Византии он объединялся с ним, рождая очень важную византийскую идею всеединства.

Не зря до конца существования Империи ромеев, павшей под ударами турок-османов, Константинопольский патриархат оставался центром всего православного мира, а Церковь – самым стойким его элементом, сакральным стражем душ ромеев, мерилом нравственности, оплотом государства, даже больше, чем государство, контролировавшем их мораль и повседневное, бытовое поведение. Впрочем, не зря и то, что после исчезновения императорской власти в Византии Константинопольская Церковь и ее Патриарх, продолжавший громко именоваться Вселенским, оказались в крайне трудном положении, из которого не вышли до сих пор.

Глава 3. Свет жизни. Храмы, Таинства, обряды

Жизнь видимая далеко не всегда является подлинной жизнью человека. Иногда она лишь какая-то ее часть, причем нередко наименее значительная. Именно так обстояло с ромеями, для которых гармония с окружающей средой проистекала от общей веры – веры в неземные ценности, в таинственную, самую прекрасную сторону жизни. Это вполне объяснимо, ибо концепция божественного у них всегда включала в себя столь чтимые идеи порядка, иерархии и традиции. Физический мир и все явления в нем, как это принято в Средневековье, рассматривались не сами по себе, но в соотнесенности с Богом, как проявление Его творческой энергии, как результат иерофании, или Божественного Откровения, и как указание замысла творения. Другими словами, видимое являлось символическим образом невидимого, земное, посюстороннее – зеркальным отражением небесного, потустороннего.

Устойчивой особенностью восточного христианства, и ромейского народного религиозного мировоззрения в частности, следует считать также значительную роль литургики и одновременно суеверий, магии, мистический подход к решению богословских проблем и сакрализацию, то есть освящение всех сторон жизни. Недаром на первое место среди нравственных норм ставилась любовь к Богу, искренняя агапин – «любовь к ближнему» и хорошее церковное служение. Уважение, с которым византийцы относились к заповедям христианства, к Хлебу Божиему, святому хлебу жизни, «хлебу, сошедшему с небес», то есть истинному «хлебу насущному», Агиос Артосу – хлебу Святого Причастия, передавалось от поколения к поколению. Они твердо верили душой, что их Империя находится под особым попечением Господним. Это доказывалось тем, что все многочисленные враги, терзавшие ее, не достигали своего, а, напротив, сами приходили к гибели. Религия скрепляла государство наравне с имперским сознанием и культурным наследием, делала кровь ромеев единой. Именно этот дух византийцев с их вечным чаянием чуда творил историю. Когда же извратилось даже народное христианство, когда вера покинула сердца, когда в них поселились духовный разброд и шатания, Ромейское царство оказалось окончательно обречено.

«Дом Бога» и его строители

Самые ранние дома – церкви (domus ecclesiae) существовали в Римской империи по меньшей мере с III в. (с этого времени они выявляются археологически) и включали