Смыкаю глаза за противоречивыми мыслями всего на мгновение, как вдруг вздрагиваю от треска двери. Из операционной выходит врач. Это сколько же времени прошло?

— Жить будет, — говорит он мне, когда буквально налетаю на его худое тело, и уходит. А у меня от мандража по телу озноб, мурашки, волнение. В душе буря и я задыхаюсь.

Жить будет. Жить будет! Это же хорошо! Хорошо!

Но почему лицо врача было такое мрачное?

Разворачиваюсь, бегу за ним по светлому коридору мимо медсестёр и санитаров. Такое ощущение, что вся клиника работает только на Бориса. Останавливаю врача и требую ответа.

— Жить будет и все?

— Жить будет и все. Насчет ходить не уверен… — вздыхает он и снова выдвигается к себе в ординаторскую. Я же остаюсь стоять на месте напротив окна, за которым теперь идет мокрый снег. Часто дышу, прикрыв глаза.

Ну, конечно, разве могло быть все просто. Да, разве может быть в моей жизни все просто?!

Узнать, что шлюха малолетняя почти как сестра. Пожалуйста!

Попасть под пули. Пожалуйста!

Узнать, что любовь всей твоей жизни останется инвалидом.

ПОЖАЛУЙСТА!

Опускаюсь на мягкую скамейку у окна, и мозг начинает активно работать.

Ерунда. Просто ерунда. Борис богат. Богатые могут позволить себе любое лечение. Где угодно. У кого угодно. Значит, инвалидность явление временное, и меньше всего я должна позволять себе отчаянье. Терять лицо и показывать свою слабость.

Пока я досыпаю, принимаю душ и устраиваюсь в палате Бориса, мне приносят газету.

Из рук она тут же выпадает, а я, не веря, смотрю на Ивана.

— Это что такое!? Мы же живы! К чему этот некролог?! Ты хоть представляешь, что подумают мои родители? Мне нужно им позвонить. Прямо сейчас.

— Нет, — Иван отбирает телефон и вынимает симку.

— Отдай! Ты как со мной разговариваешь!

— Как с дурой! — рявкает он, потом вспоминает про Бориса и уже произносит холоднее. — Мне нужно понять, какая зараза есть в компании Бориса. Кто постоянно на него стучит. Его смерть сейчас лучший помощник.

Вот так значит. Смерть.

— А может это ты? — выдаю зло, сама не понимая, что меня так бесит. Инвалидность или то, что за меня вечно все решают. Я даже родителям позвонить не могу! Я ничего теперь не могу. Привязана к человеку, который дышит через трубку. Карьера. Гастроли. Роли. Все похерено, потому что когда-то я захотела трахнуть Бориса.

— А может и я. В том-то и дело, Нина, что, пока Борис при смерти, по доверенности все его принадлежит мне.

— Я так понимаю, меня это тоже касается? — шиплю змеей, что стягивает мне горло, втыкает свой яд, заставляя быть язвительной и злой.

— И ты. Так что сиди тихо и карауль будущего мужа, а мне не мешай заниматься делами. Поняла?

Обида душит, но я понимаю, что он прав. Киваю и усаживаюсь обратно.

— Вот и умница. Когда все решится, я сам переговорю с твоими родителями.

— Какая любезность.

— Всего лишь обязанность. Не обольщайся, — бросает он меня гневный взгляд, и я бросаю на колени плед. Хватит на них палиться. Ну побитые, ну и что.

Он уходит, а я снова ложусь спать. Сейчас мне это просто необходимо. Не могу представить, что там надумали себе родители.

Мало того, что в газете написали, что я невеста стального магната, так еще и мертвая.

Просто отлично…

Так проходит день. Второй.

Порой я уже узнаю шаги каждой дежурной медсестры. Знаю имена всех их родственников. Устала слушать их жужжание. Теперь при их приходе накрываюсь пледом с головой, даже не оборачиваясь.

Но на вечер третьего дня шаги меняются, и меня пронзает дрожь страха. Не шевелюсь, претворяясь спящей, пока неизвестный прикрывает дверь, ставит поднос с лекарствами на столик и подходит к Борису.

Стараясь быть тихой, я достаю рукой маленькое зеркальце, что принес мне среди прочего женского хлама Иван, и замечаю весьма знакомый затылок.

Жуть…

Он один из тех, кто похищал меня два года назад. Имени не помню, но тату на лысом затылке в виде креста знаю хорошо.

Он пришел убедиться, что Борис мертв. А если не мертв, то убедиться, что умрет. Только вот, кажется, не увидел маленькую меня, накрытую одеялом.

Любой предмет в твоих руках может стать оружием, так однажды учил меня Борис.

Даже маленькое зеркальце.

И именно его я обрушиваю на голову недоброжелателя.

Разбитое стекло рассыпается фейерверком, а вот лысому хоть бы что. Пара капель крови его не волнует, зато волную я.

— Привет, киска. Как это я тебя не заметил?

— Да ты с такой тушей и члена своего не заметишь, — говорю дерзко, отступая, и вижу, как он готовится сделать бросок, но тут резко кренится назад, словно под давлением.

И мне хватает одного взгляда, чтобы увидеть, как его тянет на себя рука Бориса.

Боже! Очнулся! Именно сейчас! Радость была бы полной, если бы Борис не вытащил у себя катетер с иглой из вены и не вставил его в шею лысого. Тот пучит глаза, тут же захлёбывается кровью, что течет из всех щелей.

— Сдохни, ублюдок, — хрипит Борис и снова выключается, а я набираю воздуха, чтобы закричать. Но не могу. Не получается.

Только рыдание рвется из горла, и я выбегаю из палаты. Вижу мертвых охранников и вот тут-то начинаю кричать от злости.

Что же это за охранники, которых так легко убить.

— Сюда! Помогите!