Шрифт:
Закладка:
Теперь, ты не мужчина для меня, теперь ты такой же бесхребетный, как Андрей, Виталий, Шолохов. Теперь ты дерьмо и мне пора тебя смыть.
— Надо было еще в тот год тебя замуж взять, а не хуетой маяться.
Безумный смех рвется из горла, и я начинаю визжать.
Водитель тормозит, и я выскакиваю на улицу. Мне плевать, как я выгляжу, мне плевать, что по ноге стекает сперма. Сейчас самое главное сбежать. Вырваться из мрака.
Но разве Распутин может меня отпустить? Тот, кто помешался на мне еще в мои шестнадцать.
Кричу, когда он хватает меня за шею, разворачивает.
— Я не выйду за тебя! Педофил! — кричу ему в лицо. А оно все такое же. Стальное. — Твой поступок. Он не укладывается у меня в голове! Ты насильник, убийца, манипулятор!
— Хватит орать, — дергает он меня на себя и силой заталкивает в машину. Причем на переднее сидение, а водитель пересаживается назад. — Твой рот умеет делать более приятные вещи.
— Ты не заставишь меня! Я больше ничего у тебя не возьму! — пылаю гневом, пока он садится за руль. Дергаю ручку двери, но все бесполезно. Гнев душит. В глазах слезы. — Отпусти меня!
— Нет!
— Это противозаконно!
— Твой закон — это я. С самой первой встречи. И ты сама все решила. Я столько раз хотел просто отвести тебя домой!
Бедный, а может это его изнасиловали? Может я его заставила меня трахнуть на муравейнике?
— Мне было шестнадцать! Что я могла решить? Что? И как? Почему я не помню! Что ты сделал? Это… — голова раскалывается, все плывет, но я помню противовирусные. Урод, боже, он же болен! — Зачем ты дал мне те таблетки?! И много у тебя таких жертв? Может быть ты даже маньяк?
Борис опять молчит, внезапно хочет ответить на звонок. Но я выбиваю у него телефон.
— Со мной разговаривай! Со мной! Это мою жизнь ты разрушил!
— Поговорить? Хочешь поговорить?! — ускоряется Борис и двигается в сторону выезда из города. — Вокруг завода сгущаются тучи. Мне сложнее удержать руль, потому что каждому в этой долбанной стране необходим кусок моего металла.
— Ты сам не можешь ни с кем сладить! Нужно быть гибким, нужно искать пути сотрудничества, а не просто убивать и запугивать!
— Гибкой можешь быть ты, а стоит мне дать слабину, как со всех сторон начнут скалиться гиены, только и ждущие, когда я потеряю контроль. Как в этом дерьме я должен строить отношения с тобой. У меня нет на это времени, когда ты поймешь!
— И не надо! — ору я. — Зачем тебе я?
— Потому что ты мой контроль! Контролируя тебя, я контролирую себя.
Что?
— Сотни людей зависят от того, когда ты включишь свой мозг и перестанешь мне сопротивляться. Мне о делах нужно думать, а я думаю только о том, чтобы свою блядскую пизду ни под кого не подставила!
Боже, какой драйф. Ненавижу скота, но его эмоции, это такое желанное блюдо, что меня колотит от наслаждения.
— Да как ты смеешь! Ты сам меня такой сделал! Ты превратил меня в свою шлюху! Испортил, что я о нормальных отношениях и думать не могу!
— Ты так в этом уверена? Ты все вспомнила про ту самую ночь? — резко сворачивает он на трассу и быстро жалит взглядом.
Голова только сильнее болит, в глазах темнеет, а кадры четырёхлетней давности начинают мелькать все ярче, чаще.
А самый яркий тот, когда Борис оказывается снизу. Почему Борис снизу? Ведь, это он насиловал меня, он насиловал меня!
Он же…
— Что, вспоминаешь?
— Да, то, что ты меня склонил к сексу.
— Еще кто кого склонил, — хмыкает он и сбавляет скорость, словно чувствует мое сменившееся настроение. Отпускает рычаг передач и хватает руку, тянет к себе. — Ты все вспомнишь.
Я перевожу взгляд с дороги на его профиль. Даже сейчас он крайне сосредоточен, а я не знаю, что и думать. Но мысли теряются, когда я вижу краем глаза черный фургон и то, как живо, прямо на ходу открываются дверцы. Ствол направлен ровно туда, где несколько минут назад сидели мы, а теперь водитель, который гибнет ровно в тот момент, когда стекло разбивается, а я уже кричу от ужаса и страха.
— Нина, мне нужно отвести тебя домой. Нина.
— Я не хочу домой, я хочу остаться с Вами…
Голоса пробиваются в сознание сквозь адскую головную боль, но запах бензина сильнее. Он-то и вытягивает меня со дна небытия, помогает открыть глаза. Еле разлепить веки, чтобы осмотреть перевернутую машину.
Только вот мысли против воли возвращаются к словам Бориса.
Бред, конечно. Я не могла изнасиловать взрослого мужика, что бы он там не лепетал. Кстати, где он? И почему в голове словно топор торчит?
Поворачиваю голову, разминая шею, и начинаю задыхаться. На шее затягивается петля, и я поднимаю руку к груди, не веря в то, что вижу.
Борис.
Всегда такой строгий.
Всегда такой бесчувственный. Сейчас лежит недвижно, словно мертвый. И запах крови бьет в нос, и я поворачиваю голову дальше, сквозь туман вижу простреленного водителя. Всего в крови.
Он сидел на нашем месте. Неужели кто-то хотел убить нас? Снова. Как тогда. Тогда я сбежала из этого кошмара. Или все повторяется снова?
— Борис, — он не мог умереть. — Распутин, мать твою!
Мой крик только отражается паникой в теле, дрожью. Потому что нет никого. Никого. И даже Бориса нет, а запах бензина все сильнее. А я одна.
Я несильно разбираюсь, но если машина лежит верх тормашками, то она скоро взорвется. Так же в кино бывает?
Нахожу трясущимися пальцами защелку ремня и отстегиваю себя. Падаю, сильно ушибившись плечом, и вижу, что рука порезана разбитыми стеклами. Несильно, но кровь вытекает из раны постоянно.
Но, что странно, боли в руке почти не чувствую. Все тело как будто в коматозе. Вот только страшно, так страшно, что по коже мороз волнами.
Поднимаю голову и кричу:
— Борис! Вставай, скотина! Ты же стальной! Ты не можешь умереть. Не так. Только не так. Только не доведя меня до истерики правдой, которую должен был сказать давным-давно.
Боль в голове настолько сильная, что впору орать, но выбора нет, и я хлестко бью Бориса по щекам. Снова и снова.
Но Борис не просыпается.
— Ты не мертв. Ты не можешь умереть! Не так! Господи, — тянусь окровавленными руками и сразу как мошки в глазах картинки прошлого. Тогда мои руки тоже были в крови. Почему?
Отметаю из головы все лишнее и отстегиваю ремень безопасности. Боюсь представить, где бы мы лежали, если бы не ремень. Нас бы просто выкинуло из машины. Мы бы уже были мертвы.
